Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник). Илиодор
у сундучника. И опять Григорий на ночь куда-то убегал, а в храме не молился, хотя был канун воскресного дня. Да и вообще Григорий, как я наблюдал, нигде не молился: ни в Саратове, ни в Царицыне, ни в одном монастыре, куда мы с ним заезжали… Он все бегал, ловил женщин, девушек и давал им наставления…
Переночевавши у сундучника, мы сели в поезд и направились на Саратов. Перед отходом поезда, когда из нашего купе вышел, попрощавшись с нами, сундучник, Григорий говорит мне: «Мотри! Вот чудак-то, этот Дмитрий Дмитриевич. Говорит: Григорий, возьми меня к царям; я тоже могу советовать не хуже тебя. Вот чудак: как будто это так просто: «возьми». Как будто каждому Бог дал такие таланты».
При этом Григорий так улыбался, что нельзя было не заметить, что в этой улыбке сказывалось полное сознание своего превосходства, убеждение в своем посланничестве от Бога для великих царей и убийственное осуждение желания бедного, с большим сизым носом-картошкой, Дмитрия Дмитриевича, которому только и нужна была, для расширения маленького сундучного дела, всего-навсего какая-нибудь одна лишняя тысяча рублей. Вот на эту-то тысячу он и хотел царям хоть что-либо посоветовать; но мечта его не осуществилась!
20 декабря приехали в Саратов. Жену Григорий проводил в Питер, обещаясь к Крещению сам приехать. Григорий до Нового года собирался пробыть в Царицыне. В Саратове жили только полдня. Все это время он бегал в квартиру эконома.
Гуляя со мной по большому архиерейскому залу, он сказал мне: «А ну-ка, пойдем к Гермогену, да ты скажи, что я хожу с бабами в баню». Пошли. Говорю, а Гермоген замахал руками и недовольно заговорил: «Зачем ходить, не надо, не надо».
Григорий как-то лукаво, виновато, заискивающе осклабился, взял меня под руку, повел и сказал: «Вишь, ему не надо было говорить, он этого не поймет, а цари хорошо понимают».
Здесь я должен кстати сказать о том, что я, слушая в разное время рассказы Распутина о его делах, придерживался тактики не гермогеновской. Я никогда не осуждал «старца», как будто молчаливо соглашался с ним, желая этим не смущать Распутина и выводить его на крайнюю откровенность. Я с этим успевал. Посему Распутин никому так откровенно не говорил о своей разнообразной «старческой деятельности», как мне. В силу этого я теперь и имею возможность сказать о Распутине более, чем кто-либо другой из знакомых лично с Григорием.
23 декабря 1909 года я с Распутиным приехал в Царицын.
Народ нас радостно приветствовал.
24 декабря за всенощным бдением Распутин у меня исповедовался. Исповедь была странная. Я с большим страхом приступал к исповеди, так как считал себя недостойным исповедовать праведника. Стоял около аналоя и молчал. Молчал и Григорий, кусая ноготь указательного пальца и переминаясь с ноги на ногу. Наконец я заговорил: «Ну, брат Григорий, если есть какие грехи, то скажи».
Григорий молчал.
– Быть может, ты делаешь что-либо противное учению Церкви?
Григорий поморщился, выражая неудовольствие, закрутил пальцем вокруг носа и сказал: «Нет, нет, я не об этом».
– А о чем же?
– Да вот враги; что если они успеют