Элизиум. Рок. Дмитрий Потехин
лет тридцати, с высоким лбом, большими, вечно чего-то тревожно ждущими глазами и тонкой линией губ, над которой торчали довольно неестественные, точно против воли отращенные усы. Лицо невротика, безвольного труса и закоренелого эгоиста, сходящего с ума от своих страхов, маний и затаенной злобы на весь мир.
– Двенадцать лет назад, незадолго до большевистской революции я прибыл инкогнито в Москву (по договору с кайзером, я должен был помочь вывести Россию из войны). И мне попался он!
В «окне» теперь возник образ сидящего в кресле, внешне ничуть не похожего на Рейнеке, худого, совершенно лысого человека в черном фрачном костюме, цилиндре и черных очках на мраморно бледном лице. На колене у странного типа, свесив тряпичные ноги, сидела большая пальчиковая кукла с гривой серебристых волос и отворяющейся челюстью. Она-то, как раз, и унаследовала от Рейнеке его гротескные черты.
– Фантазм! – с восторгом выкрикнул кто-то из полумрака. – Ах, это вы!
Рейнеке польщенно откланялся.
– Ничего особенного: юный неуравновешенный графоман, не нашедший себя в жизни и плывший по течению. Мне он был совершенно бесполезен. Но то, что произошло потом, о-о… Я передал его в услужение нашему ушедшему другу, осевшему в России чтецу душ и филантропу Генри Беннетту, которому тот понадобился в его магических практиках. Добрый Генри не понял с кем связался и предложил этой скользкой душонке взаимовыгодный контракт…
Селена, содрогаясь, слушала прелюдию к расправе. Она знала Евгения. Они были давними друзьями. Помнила она и доктора Беннетта, не раз гостившего в Коллингвуд-холле. Хотя он всячески старался быть приятным, открытым, добрым и всепонимающим, мало кто питал к нему теплые чувства. Это был настоящий философ двуличия. Только Себастьян, которому доктор через гипноз помог одолеть застарелую болезнь, был от него в восторге. Незадолго до своего отъезда на континент Беннетт запятнал себя позором, попавшись на мошенничестве при игре в вист. Тогда он впервые вдруг вывалился из своего небесного образа: начал сыпать встречными обвинениями, подозревать вокруг себя заговор, и в итоге покинул клуб, а потом и страну.
Селена знала его лишь по голосу. Между тем, в световом пятне уже пылал, сияющий благородством, портрет пожилого седовласого человека, с чуть виноватой улыбкой на светлом, породистом лице.
– Неисправимый идеалист, Генри до последнего пытался сделать мир лучше, – продолжал Рейнеке, артистично вздыхая. – Он отчаялся в гуманизме и начал физически избавлять землю от самых одиозных и вредных ублюдков, порочащих ее лик. Конечно же, не прибегая к физическому насилию! И в этом ему оказался крайне полезен наш непутевый стихоплет, взявший на себя простейшую, но необходимую роль медиума при наложении проклятий. Когда в России произошла революция, Генри предложил своему, как ему хотелось думать другу и коллеге, покинуть страну. Но… Это случилось по пути на вокзал…
На иллюзорном