Найденные во времени. Александр Козин
милостивого брата я тоже желаю проявить милость. Я сейчас, здесь освобожу и даже награжу каждого, кто отречется от Распятого.
Люди в колодках молчали. Я не увидел слез в глазах даже у женщин. Все они смотрели вверх. Но не на Унгериха. Их губы что-то шептали. Но неужели конунг собирается казнить их прямо здесь и сейчас? А как же охота? Уж не на них ли он собирается охотиться, не об этой ли необычайности охоты говорил Гердерих?
Между тем Унгерих продолжал:
– Не хотите! Ну что ж. Тем не менее моя милость выше вашего безумного упрямства. Я уже сказал, что вы хуже диких зверей. Так пусть ваш Бог поможет вам в единоборстве с дикими зверями, которых гонят сейчас сюда мои люди. А я отпущу каждого, кто останется жив, победив волка, медведя, вепря или оленя, дам ему кусок добычи за то, что он помог мне поохотиться.
Круто развернув коня, он махнул рукой и подскакал к королеве. Но обратился громко к вдове брата:
– Я надеюсь, сестра, что вы останетесь довольны, когда увидите собственными глазами отмщение крови вашего мужа. А ты, дорогая, и ты, дочка, – обратился он к Гаафе и Дуклиде, – получите удовольствие от охоты.
В это время воины принялись снимать колодки с людей, одновременно связывая их за руки по двое короткими веревками. Закончив с этим, колодников погнали через Черный Брод в чащобу.
Вслед за ними побежали воины и псари с собаками.
– Это – христиане, – шепнул мне Ольг.
– А тебе-то что?! Наше дело – охрана! – я почувствовал, как почему-то раздражаюсь на юного дружинника. – Унгерих прав: за такие преступления, которые он назвал, эти люди не достойны даже человечной казни… От меня ни на шаг!
Подбоченясь, Унгерих затрубил в золоченый рог и ринулся на другой берег реки. Свита помчалась за ним. Но несколько человек из свиты остались на месте. Я понял, что они ждут, когда королева, королевна и королева-вдова последуют за своим господином. Когда же и те пересекли реку, я жестом показал дружине, как мы должны двигаться, и сжал колени так, что конь взвился на дыбы.
– Вот видишь, – крикнул я на ходу Горемыслу, – мы будем охранять, а не загонять. Возьми на себя правый фланг. А Волгус пусть возьмет левый.
И я бросил своего коня в реку.
Сначала женщины не очень-то торопились… За ними шагах в пяти ехали служанки и мелкие князьки с женами. А уж затем – мы. Шагах в десяти по обе стороны от меня между вековых деревьев мелькали ближние фигуры наших дружинников.
Вдруг я увидел, что королева Гаафа что-то шепнула королеве-вдове и все трое пришпорили коней. Стали слышны звуки рогов и трещоток. Значит, загонщики, двигающиеся навстречу нам, уже недалеко.
Неожиданно слева впереди раздался человеческий крик. Нет, это был не крик, а вой – на два голоса. Такой вой мне приходилось слышать только однажды. Я тогда привел дружину из очередного похода на северных лесных дикарей, совершавших набеги на земли Унгериха, и спешил по переходам замка, чтобы доложить о победе. Гердерих, встретив меня, сказал, что король сейчас занят: