Между двух имён. Антология обмана. Книга 1. Влада Жнецова
голоса, орал он. Вальтер самоутверждался за счёт вида двух щуплых женских фигур, оцепеневших от ощущения назревающей слабости.
Джейн шмыгнула носом, утёрла его кулаком и выпятила нижнюю губу. Та жалобно задрожала.
– Мамочка, я пойду с тобой на ярмарку, – пролепетала Джейн, коротко взглянув на свою единственную защитницу.
В её глазах отразился страх столь пронзительный и дикий, что у Сесилии заныло за рёбрами.
– Я очень хочу, чтобы ты сходила на ярмарку. Я пойду с тобой, – Джейн говорила с усилием: её и без того осипший голос дрожал. Она пыталась докричаться, вразумить и заверить, хотя в глубине своей маленькой души понимала, как неуютно и скованно будет чувствовать себя на празднестве, как будет хныкать, заслышав крики пьяных людей, залпы разноцветных фейерверков и звон бьющихся бутылок.
Она лгала ради своей матери и была уверена, что эта ложь несла исключительное благо. О том, как пройдёт вечер, Джейн не думала. Ей, откровенно говоря, было всё равно. Её слёзы от вида захмелевших людей и потной сгрудившейся толпы стоили радости материнского сердца. Впрочем, вряд ли бы Сесилия была счастлива, узрев заплаканный лик своей дочери.
– Умницей растёшь, – мгновенно уняв яростный раж, Вальтер вышел из-за стола.
Холодно и бездушно прошёл он мимо Сесилии, приблизился к своей дочери и грубо, по-хозяйски потрепал её по волосам. Джейн дёрнулась, сдержанно пискнула, но из-под отцовской руки не увильнула. Она знала, что ругань вновь и вновь нарушит покой их дома, если она или её матушка посмеет отпрянуть, выказать отрешённость и неудовольствие от мужской ласки, небрежной и гнусной, как объедки, брошенные побитым собакам.
Свою нежность Сесилия дарила сердечно и безвозмездно, Вальтер же за дни, не обременённые ссорами и обидами, ждал несоизмеримо большее: похвалы, романтики и принятия. Он питался смирением своих домочадцев, нарциссом рос на почве, пропитанной слезами и горькой тоской. Звёзды, плывущие по небу ночью, венцом из колючек и терний оплели его голову. Вальтер мнил себя праведником и искупителем, ревнителем веры, однако сам был далёк от жертвенного света, изгнав из души последнюю святость.
– Пока солнце светит, пойдёшь со мной на охоту, – он схватил Джейн за руку заскорузлой ладонью и потянул на себя.
Йенифер ойкнула, тяжёлое прикосновение жгучей болью разлилось по её запястью. Сесилия, спохватившись, встала перед мужем, преграждая путь своим тонким силуэтом, который он, при желании, мог переломить, будто тростинку. И остатки магии, плещущиеся в живом сосуде, не уберегли бы хрупкое тело.
– Ты что творишь?! – Сесилия вцепилась Вальтеру в плечо, когтями впилась в смуглую кожу, с хрустом натягивая ткань поношенной рубахи, и ощерила ровные зубы. Вена на её бледном гладком лбу вздулась, а скулы заострились, натянули нежную плоть, из-за чего лицо красивой женщины уподобилось черепу. Глаза словно ввалились, чернённые негодованием и злобой.
– А что? Не всё же ей смотреть, как ты харчи варишь!
Джейн повертелась,