Страх и его слуга. Мирьяна Новакович
снова пойти в наступление, однако принц Евгений Савойский приказал начать атаку немедленно. В тумане наше левое и правое крыло потеряли друг друга, турки это тут же заметили, но тогда сам принц Евгений вместе со второй шеренгой наступавших вступил в схватку и прорвался до второй шеренги турок. Нас спасла его невероятная храбрость. Надо было видеть, как отчаянно он несся на темноту ночи, туман и турок. А ведь Луи XIV Французский отверг Евгения Савойского, потому что счел его слишком низким для службы в армии. А есть ли кто выше принца Евгения? В этой атаке и наш регент Сербии, про которого в Вене сплетничают, что он любимчик принца Евгения, получил ранение в голову, его полоснула янычарская сабля. Да-а, уж если любимчикам так достается, не хотелось бы мне быть чьим-то любимчиком. От злых языков наш регент претерпел больше, чем от вражеских сабель. Мы перебили тогда пятнадцать тысяч турецких солдат, взяли в плен целый лагерь, а Халил-паша драпанул так, что до самого Ниша остановиться не мог. Мустафа-паша Челич снова отказался сдать город, и мы снова принялись его обстреливать. Через два дня комендант Калемегданской крепости подписал акт о сдаче города. Таким образом, сама крепость так и осталась невзятой. Мы победили турок, не входя в ее стены. А по договору о капитуляции гарнизон города и оставшиеся в живых турки получили право переселиться в Турцию вместе с женами и детьми, со всем своим имуществом и оружием, которое можно носить на плече или на поясе. Они все ушли в Ниш.
– Понятно, – сказал я.
– А сейчас мы построили еще более мощную крепость, которую не сможет взять никто, – заявил усач.
– Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал… – пропел кто-то на классическом греческом языке. – Неужели существует такой город, который смог бы устоять при осаде? – продолжил тот же голос.
Я оглянулся, но в непосредственной близости от меня был только старик в пурпурном плаще, и его рот выглядел так, словно он никогда и никому не вымолвил ни слова, хотя при этом он не был похож на человека, которому нечего сказать. Напротив, казалось, ему есть о чем поговорить, но он умышленно молчит, чтобы произвести впечатление серьезного и важного. Зачастую люди воображают, что молчание это признак того, что молчащий принимает решения о чем-то значительном или же глубоко обдумывает смысл жизни. Впрочем, так оно и есть.
– Вы рады, что освободили свою страну от турок? – спросил я усатого серба по-сербски. Мое знание языка, совершенно очевидно, поразило его, он с изумлением глянул на меня, а потом, растягивая паузу, взялся за кисет с табаком и начал набивать свою трубку. Конь его был спокойным, и серб просыпал не особенно много табака, в этом деле он был ловок.
– Как дела в аду? – услышал я вопрос регента вместо ответа серба.
Я сказал:
– В аду холодно, потому что солнца там не бывало никогда. Там севернее, чем на севере. И там вечная ночь, без звезд и луны…
– Господин нечестивый, я всего лишь наемник, и мне приносит радость тот, кто больше платит, –