Под ласковым солнцем: Империя камня и веры. Соломон Корвейн
стояла подобно статуям в зале и до этого момента оставалась не замеченной.
– Если возражений нет, то предлагаю закончить, – с явной радостью и облегчением в глазах изрек Канцлер.
Зал пребывает в шоке, но что они могут? Обескураженные люди, прежде чем собираться по правилам должны были радостно и ликующе зааплодировать сказанному из уст правителя, ибо, как сказано в Фолианте Гражданина «слова государевы являют мудрость и свет истины, которым все должны радоваться». Никто не хотел противоречить могущественному правителю Рейха. Все молча стали покидать зал, приняв его слово как закон, которому нельзя противоречить. Вдруг шорох в зале был разорван голосом Канцлера:
– Ах, и парламентёр Исайя, требую пройти в мою комнату.
После этих слов ползала удивлённо взглянули на него. Он не мог не подчиниться, ибо это было бы великим оскорблением, с неимоверной огромной ценой расплаты. Исайя тяжело выдохнул, отпустил помощника, едва видимо перекрестился, сглотнул и пошёл в комнатку Канцлера. По пути его ноги с каждым шагом всё тяжелели и становились более ватными, а сердце наполнялось страхом.
Когда он зашёл, то он увидел своего худую фигуру правителя, занявшего у окна, с закрытыми алыми занавесками.
– Говорят, ты один из тех, кто защищает полк-орден? – холодно спросил Канцлер.
После этого вопроса в душе у Исайи нечто сжалось, он ощутил извечный страх, но всё-таки нашёл в себе силы ответить:
– Да, а что, господин? – последовал ответ дрожащим голосом.
– Почему вы его защищаете? – въедливо спросил Канцлер.
– По…
– А можешь не отвечать, – резко и неожиданно оборвал его владыка Рейха.
– А почему вы его недолюбливаете, господин? Чем вам не угодил полк… орден? – Почти с требовательностью, прерываемой явной дрожью и нотами страха, спрашивает парламентёр.
– Почему? Об этом я не смогу тебе поведать. Но я тебе расскажу одну историю. Совсем другую, чтобы ты понял то, о чём я говорил сегодня.
И Канцлер рассказал, как всё было на самом деле в течение долгого года, как кучка олигархов узурпировала власть, как его честь была попрана. Как он больше трёхсот шестидесяти пяти дней пресмыкался перед похотливыми душами, чьё правление было нацелено на максимальное получение удовольствия. И чем дальше рассказ был, тем больше ужаса было на лице парламентёра. С каждым словом в глазах парламентёра читался всё более сильный ужас. После того как Канцлер окончил рассказ, Исайя ещё долго собирался с силами, но всё же, через глубокое ошеломление, сумел задать вопрос:
– Почему вы нам не сказали?!
Канцлер лишь ухмыльнулся и ответил:
– Тогда было не время.
Парламентёр ещё около минуты стоял в полном ошеломлении, но он сумел задать ещё один вопрос:
– А причём здесь полк-орден?
– Ох, мой милый, – Коварно начал правитель. – Я тебе уже говорил, что это другая история, и боюсь, ты уже её не услышишь.
На лице парламентёра вспыхнуло