Паломничество с оруженосцем. Тимофей Юргелов
он разделил с Андреем. Митрич теперь вкладывал ему в руку ложку, кровать отрегулировали, чтобы Борисыч находился в полулежащем положении, ставили на живот тарелку, и он мог есть самостоятельно.
Вечером Митрич опять надел очки и достал папку. Он долго там что-то перекладывал и листал, сидя с подвернутой ногой на кровати, вынул и показал Борисычу календарь с голыми толстухами:
– Которая на твою доярку похожа?
Наконец Митрич нашел то, что искал: это была матерщинная поэма. Он каждый день дописывал ее и что-то правил, а потом, дождавшись, когда жена Зинатулы уедет зачем-нибудь домой, читал обитателям палаты. Главными героями были пожарник Коля и медсестра Любка, пышные формы которой не давали покоя всей травматологии. Интрига состояла в преследовании ее ненасытным пожарником, причем каждая глава заканчивалось совокуплением в самых неожиданных местах.
– Митрич – молодец! Не хуже поэта получается, – хвалил поэму Николай.
Сегодня во время чтения Зинатула издавал звуки, похожие на кряхтение, все решили, что так он выражает одобрение. Вдруг запищал по-детски сдавленно ─ и начал выдирать из головы спицу, рвать скобу, одеяло. Мужики в первую минуту растерялись. Андрей крикнул, давя на кнопку вызова: "Митрич, держи его!" Митрич бросился к Зинатуле, схватил за руки, навалился всем весом – лицо у того было уже в крови. Заглянула сестра и поспешила за помощью. Через минуту быстрым шагом вошел дежурный врач, сказал, что это – психоз. Следом вбежала сестра со шприцем, только втроем они смогли скрутить его и поставить успокоительное.
Жена примчалась, растрепанная, в застегнутой криво кофте, – ей позвонил Митрич – и сразу принялась вытирать влажной марлей лицо мужу, а другой рукой – себе: по нему ручьем лились слезы. Врач уговаривал оставить вытяжение, в противном случае будет искривление позвоночника, но Зинатула ни в какую не соглашался и снова начинал дергать скобу и сдавленно мычать. Тогда дежурный хирург раскрутил плоскогубцами болты и выдернул спицу, сестра смазала ранки йодом. Вытяжение Зинатуле заменили широкой петлей, которая тянула его за подбородок, – блок с грузом оставили. Он сразу повеселел, начал разговаривать и даже пробовал шутить, правда, сквозь зубы, так как мешала повязка.
Когда все заснули, Андрей спросил у Сани:
– Ты давно у Валеры живешь?
– Да скоро год. – Они придвинулись к краю кровати, чтобы не разбудить других.
– И что, у тебя, на самом деле был рак?
– Да нет, кила была, – Борисыч показал на шею, – вот тут.
– Что?
– Шишка такая, – он говорит: злокачественная – хрен ее знает. Потом рассосалась.
– А ты и до Валеры этим всем интересовался?
– Маленько. Хотелось познать что-нибудь новое, только он ничего не рассказывает.
– Почему?
– Говорит рано: на, пока книжки почитай, а когда достигнешь первой ступени, тогда, говорит, открою дальнейшее.
– Может,