И пожнут бурю. Дмитрий Кольцов
о семье. Как бы ему ни хотелось насильно перестать думать о ней и сменить источник рассуждений – не выходило. Даже наоборот: все навязчивей и въедливей становились они, эти воспоминания. «Возможно, и правда настало время поддаться на уговоры разума и отдаться во власть размышлений о клане?» – подумал Омар, снова взглянув на звезды. Уже прошло достаточное количество лет, чтобы молодой бен Али отпустил воспоминания о родственниках и не тяготил себя извечным изнемождением, связанным с непреходящим чувством, одним словом описать которое было бы невозможно. Оно напоминало интеграцию страха, презрения, тоски и отчужденного безразличия, с переменным успехом подавляемого живым состраданием. Сколько разных цветов и красок, которыми можно было бы обрисовать такое чувство: черный, ядовито-красный, дымчато-серый – все они сливались в одно большое пятно, замазавшее рассудок Омара и не дававшее ему покоя.
За последние годы клан бен Али заметно поредел, и Омар не мог не знать, по какой причине. «Охотники» Лазара Буффле специально истребляли детей и их матерей, чтобы клан не имел возможности разрастаться. О судьбах своих ближайших родственников – тех, кого считал семьей – Омар ничего не знал, лишь мог строить пустые догадки, основанные на его знаниях о клановых тайниках пятилетней давности, которые само собой, уже не могли считаться достоверными. Из бесед солдат можно было услышать изредка некоторую информацию о делах клана, но чаще всего она касалась очередных бессмысленных стычек между ними. О личной, не связанной с бесконечной круговертью пустых убийств и бесчинств, жизни своей семьи Омару также ничего не было известно. Да и ему не особо хотелось специально этим интересоваться, хотя периодически из души выплескивались грусть и тоска, и недолгие минуты меланхоличных раздумий и воспоминаний затуманивали арабу голову. Наибольший интерес в такие промежутки представлял для Омара Хусейн – старший брат, сильный и благородный воин, стоящий на страже традиционных арабских и мусульманских ценностей. Правда, порой благородство в душе и поступках Хусейна отходило на дальний план, уступая место неистовой ярости, по своей жестокости и аморальности сравнимой только с тем, что со времен Великой французской революции стали именовать «терроризмом». Фанатик – такой человек. Обязательно нужно убить как можно больше «врагов и узурпаторов», как можно больше профранцузских поселений опустошить, весь мир сжечь в пламени религиозного и политического фанатизма – безжалостном и бесконтрольном. «Не уверен, что он вообще думает о политике, – думал Омар о брате, устремив взгляд на кузнечный горн. – Для него всегда существовала только одна цель – добиться независимости Алжира. Он был готов применять любые методы и привлекать любые средства для достижения этой цели. Научился у отца, что поделать. Иногда даже кажется, что Хусейн давно превзошел отца по кровожадности и сепаратистскому помешательству. Он бездумно сражается, не предполагая, какие последствия могут от этого