И пожнут бурю. Дмитрий Кольцов
чтобы что-то сказать Марану, стоявшему позади.
Хусейн решил воспользоваться возникшей паузой. Спрятав в рукаве кинжал, он стал медленно и практически бесшумно приближаться к Омару, стараясь демонстрировать солдатам, что якобы хочет его утешить. Омар не слышал шагов брата и не догадывался о его приближении – опустив голову, он погрузился вглубь себя, вошел в некий транс, на время выведший его сознание из этого мира.
Невероятно, но именно в этот момент поднялся ветер. Слабый, неспособный сильно помешать даже полету стрекозы, но столь ощутимый и столь внезапный и холодный, что каждого, кто стоял на улице, пробрало до самых костей. Словно предупреждая, ветер дул Омару в спину, и, поднимая легкий песок, бил им по ботинкам араба, но тот не разгадал намеков природы. Он крепко сжал в руке нож, который схватил со стола старика Фуле, думая даже над тем, чтобы атаковать Жёва и силой добиться сохранения жизни Хусейна. Но судьба не была бы самой собой, если бы не подсунула очередную свинью…всем. Действительно, ситуация похожа была на патовую, из которой практически невозможно выйти, не отняв чьей-нибудь жизни. Бескровно арестовать братьев бен Али не получится – не Омар, так Хусейн начнет усиленно сопротивляться и положит не одного французского солдата прежде, чем уйти к Аллаху. А расстрелять сразу обоих – лишиться единственного эстетически правильного симбиота западной и восточной культуры, готового ассимилироваться с христианским обществом, и потерять ценнейший источник информации о местонахождении всех оставшихся членов клана бен Али. Смерть и кровь витали в воздухе. Древний бог карфагенян – Баал-Хаммон – будто воскрес в эти минуты из бездны вечного забвения, чтобы начать кровавую жатву. Ему было достаточно одной жизни, случайно или намеренно отнятой у кого угодно, чтобы напитать жаждой крови каждую душу, находящуюся поблизости. И тогда бы началось побоище, сопровождаемое пальбой и огнем, столь любимым жестоким божеством23. Вероятно, по его замыслу, пролить первую кровь должен был Хусейн, использовав брата сначала как заложника, чтобы сбежать, а потом убив его, как ненужного, лишнего человека, оказавшегося на опасном распутье между арабским традиционным укладом с пустыней, джихадом и шариатом, и новым миром, светским и прогрессивным, к которому его вел Жёв. Но даже боги, какими бы жуткими древними они ни были, вынуждены считаться с судьбой, которая властвует над всем мирозданием, всем сущим и невещественным.
К моменту, когда Жёв вновь повернулся к Омару, Хусейну оставалось преодолеть всего несколько шагов, чтобы добраться до брата. Хусейн вновь изменил мнение – он решил не оставлять Омара в руках Жёва, намереваясь убить его сразу после отхода к месту, через которое попал в крепость. Так, по его мнению, можно было значительно ослабить и деморализовать Жёва и порушить его планы по использованию Омара в гнусных целях. В действительности же определить цель и дать справедливую оценку действиям и мыслям человека, запутавшегося в паутине собственных убеждений и ценностей, сможет только Создатель, нейтрально
Согласно древнегреческому историку Диодору Сицилийскому, главный жертвенник Баал-Хаммона в Карфагене представлял из себя гигантскую статую бога с длинными руками, достававшими до земли, ладонями вверх и соединенными с телом подъемным механизмом. Жертву, положенную на его руки, идол опускал вниз, и она падала в огненную яму, где сгорала заживо.