И пожнут бурю. Дмитрий Кольцов
архитектуру в центральных кварталах. Оран не являлся исключением в этом плане. К моменту назначения Жёва комендантом крепости, городские набережные уже были облагорожены мощеными мостовыми, газовыми фонарями и деревянными скамейками. Мостовые ровными линиями вели в разные стороны и переходили в маленькие аллеи и бульварчики с высаженными вдоль них еще молодыми и невысокими кипарисами, которым предстоит еще взмыть ввысь и заслонить собою знойное средиземноморское Солнце. До массового переселения французской буржуазии в Алжир оставалось еще примерно пятнадцать лет, так что арабское большинство тогда, в эпоху Второй империи, не понимало и крайне неохотно принимало любые нововведения колонизаторов. Поэтому в Оране в годы службы Жёва еще не строили красочные дома и не разбивали во двориках и на пустых балконах чудесные сады. Даже фонари имелись лишь на набережных, в крепости и местами в остальных частях города – преимущественно в кварталах расселения французских переселенцев, уже прибывших из метрополии. Большая же часть города, с ее маленькими глиняными домиками и чрезвычайно узкими улочками, оставалась нетронутой. Из-за этого по ночам город погружался во мрак и жизнь в нем прекращалась и возрождалась лишь с появлением солнечных лучей. Вечерами Жёв выходил на балкон своего кабинета и любовался спящим городом. Оскар Жёв, погружаясь в раздумья о мировом бытии, отвлекался от насущных проблем, имел возможность хоть немного отдохнуть и расслабиться. Но в последнее время Оран был атакован грозами, и шторм мог нагрянуть в любой момент, поэтому старый офицер не выходил на балкон, а лишь наблюдал за городом сквозь стёкла оконной рамы.
– Мне уже почти шестьдесят лет, Рене, – обернувшись к своему адъютанту, простонал Жёв. – Ждать осталось мало, меня могут отправить на пенсию в любой момент, а Омара повесить на следующий день. Вернее, уже нельзя ждать. Просто невозможно. Я слишком сильно привязался к этому наглому арабу, чтобы терзать себя муками ожидания прощания. Я хочу поскорее отдать его кому-нибудь, а от того, что осталось лишь два города – Марсель и Константинополь – у меня почти нет надежды. Из Константинополя вряд ли придет письмо вовсе, потому что турки с нами крайне неохотно сношаются: после войны с Россией наш император решил забыть о дружбе с османским султаном и уже который год яростно защищает Рим и Папу от Гарибальди.
– Значит, остался один Марсель, ваше превосходительство. Я слышал, что там часто останавливаются состоятельные господа в поисках прислуги.
– Я был в Марселе года три назад. И знаешь, что я там увидел? – Жёв снова сел в свое громадное кресло и стальным взглядом посмотрел на своего адъютанта.
– Нет, ваше высоко…
– Ничего я там не увидел! – Жёв не сдержался и ударил кулаком по столу, да так, что лейтенант Лассе дернулся от неожиданности. – Нет в Марселе ни невольничьих рынков, ни подпольных торговых баз, ни контор по поиску объявлений. Я отправлял туда объявление, надеясь,