На солнце и в тени. Марк Хелприн
ответы на самый широкий спектр вопросов.
– В самом деле? Вы умеете просто отвечать на простые вопросы?
– Да.
– Это хорошо, потому что у меня их, кажется, много.
4. Восход луны над Ист-Ривер
Они не могли освободиться друг от друга. Расстаться теперь было бы все равно что поднять лапку проигрывателя на середине песни, чтобы внезапно наступила необъяснимая тишина. И все же, проходя через терминал, они не обменялись ни словом. Темнота вверху, глубокая и прохладная, то и дело нарушалась хлопаньем крыльев, зазубренных и быстрых, как молния. У Кэтрин было такое чувство, будто она в соборе. Она на всю жизнь запомнит, как шаркали ее туфли по грубому полу, сверкавшему, точно Млечный Путь, давным-давно изгнанный с небосклона огнями города, и как, несмотря на обилие звуков – корабельные свистки, шум двигателей парома, плеск воды, плеск волн, лязг открывающихся и закрывающихся ворот, клаксоны такси, щебет птиц, – они шли в окружении своего собственного великолепного молчания, почти ничего не сознавая, кроме друг друга, наэлектризованные ощущением начала.
Воздух был пропитан солнечным светом, а улицы переполняли служащие, выходящие из финансовых учреждений и судоходных компаний. Так что они могли оставаться вместе, а поскольку этому обычаю еще только предстояло отмереть, Гарри предложил Кэтрин руку, и она ее приняла, легонько; это их второе соприкосновение дарило высочайшее, сильнейшее наслаждение, совершенно не пропорциональное тому, о чем мог бы догадаться какой-нибудь случайный прохожий. Гарри боялся, что, если он не заведет какой-то разговор, который направлял бы и замедлял их движение, она исчезнет, словно во сне. Поэтому он спросил, где бы ей хотелось поужинать.
– В четыре часа?
– В Испании в это время ужинают.
– А где бы вы предложили, кроме Испании?
– Можно рискнуть. В первом заведении, которое попадется нам на глаза.
– Я не ем на лесных складах и в хозяйственных магазинах. Я же не термит.
– Смотрите, – сказал он, – автомат. – О кафе-автомате возвещала за полтора квартала вывеска из электрических лампочек, не очень заметных при дневном свете. Никто еще не приглашал Кэтрин ужинать куда-нибудь, кроме дорогих ресторанов, что считалось соответствующим ее положению, и никогда еще это не происходило в четыре часа пополудни. – Пойдемте туда, – сказал он, указывая на «Хорн и Хардарт», – на первое свидание.
Она высвободила руку, как бы сожалея, что все это случилось, и строго сказала:
– Это не свидание. Это не может быть свиданием.
Он испугался, что она может повернуться и уйти. Поступи она так, ему стало бы невероятно больно. Вместо этого она сказала:
– В этом автомате почему-то подают лучший на свете чай со льдом.
И ввела его внутрь. Он почувствовал себя так, словно только что освободил Париж, а потом Кэтрин сказала ему вторую неправду.
Это была не вполне ложь, и, хотя ей было неудобно, требовалось сказать именно так. Ее беспокоило не то, что