След грифона. Сергей Максимов
генерал закончил в 1920 году в Риге, где консультировал советское правительство на советско-польских мирных переговорах. Но вернемся в лето 1911 года.
Военный министр Сухомлинов ни минуты не сомневался, что к событиям на улице Гороховой причастна контрразведка. Кто еще мог дерзнуть? Он поручил Поливанову разобраться и, если это так, примерно наказать виновных. Поливанов понял, что сам военный министр не заинтересован в огласке причастности офицеров контрразведки к этому происшествию, но приказ нужно выполнять. Также он успел выяснить, что из всех офицеров только Степанов, имея где-то наверху покровительство, мог пойти на такое. Но он ни минуты не сомневался в том, что сделал это Степанов отнюдь не из хулиганских побуждений. Вероятно, где-то пути контрразведки впрямую пересеклись с Распутиным. Поливанов раздраженно сломал карандаш. Ему, генералу, приходится заниматься черт знает чем. А между тем невпроворот самых срочных дел. У него начала дергаться шея – следствие боевого ранения. В минуты волнения всегда было так, что еще больше раздражало генерала.
– Разрешите войти? – приоткрыв дверь, спросил Степанов.
– Войдите.
– Ваше высокопревосходительство, полковник Степанов по вашему приказанию прибыл! – доложил Степанов и замер по стойке «смирно», как в строю.
В то время в армии было такое понятие: «есть начальство глазами». Так вот именно это и проделывал Степанов. Он знал, что Поливанов расположен к нему, и посчитал, что такое поведение будет кстати. И не ошибся. Поливанов вдруг почувствовал, что раздражение уходит. Сразу же пропал нервный тик, как только он взглянул на подчеркнуто серьезное лицо полковника. Во всей фигуре офицера все было безукоризненно серьезно. «Конечно, это Степанов отметился у Распутина», – понял генерал. Будь хотя бы легкий намек на непочтение или же робость, и неизвестно, чем закончился бы этот разговор. Кроме того, ни тени раскаяния во всем облике полковника также нельзя было отыскать. Полная, даже чрезмерная серьезность. Действительно «ел начальство глазами». Это-то и было забавно. Генерал едва сдерживал улыбку. И в этом конкретном случае сам Поливанов повел себя не совсем обычным образом. Пройдясь по кабинету под неотступным взглядом Степанова, он замер и, не глядя на него, нарочито строго, с расстановкой, начал выговаривать Александру Николаевичу:
– Как посмели вы, полковник Генерального штаба его императорского величества, поднять руку на самое святое в Отечестве нашем? – Тут он сделал паузу и с таким же серьезным лицом, как у Степанова, произнес: – На народ…
Сам от себя не ожидая такой склонности к актерству, он отошел подальше, чтоб не рассмеяться.
– Так что же вы молчите? – резко обернувшись, спросил Поливанов.
– Народ безмолвствует! – четко ответил полковник словами из пушкинского «Бориса Годунова».
В этот раз Поливанов не смог сдержаться и рассмеялся.
– Ну довольно, Александр Николаевич. Посмеялись – и будет. Я ни на секунду