След грифона. Сергей Максимов
все бросят и красные надерут вам задницу, часть золотого запаса разойдется по вещевым мешкам и ранцам солдат Чехословацкого корпуса. Что-то наверняка хапнут японцы как мзду за проезд через территорию, захваченную ими. Что-то разграбят бесчисленные атаманы. Какую-то часть, как кость собаке, бросят большевикам, чтоб отвязались». Так все, вероятно, и случилось. Разве это не подтверждается бурным расцветом Злата Прага после столь кровавой войны, когда вся Европа была в упадке?
– Немного зная теперь о Степанове и о вас, нетрудно предположить и другое…
– Что же?
– Трудно предположить, что вы ограничились лишь рассуждениями на эту тему.
– А что мы могли сделать?
– Не знаю, не знаю. Но об этом потом. Сейчас вы отправитесь в камеру и начнете работать с вопросником, но я добавлю еще один вопрос, которого в вопроснике нет.
– Я слушаю вас.
– Вопрос следующий… Намерены ли фашисты во время предстоящей войны использовать русских немцев? Что такое, как вы говорили, вероломное и оригинальное могло бы родиться в немецком Генеральном штабе? Чуть позже вам передадут совершенно секретные документы о настроениях немцев Поволжья. В целом они патриотично настроены. Вы чувствуете, что наши отношения приобретают все более доверительный характер?
– Не знаю, что и сказать.
– А ничего говорить и не надо. Пишите.
Судоплатов кнопкой под столом вызвал конвоира, который также являлся и надзирателем в блоке изолятора, где содержался Мирк-Суровцев.
– Увести!
И тут произошло то, от чего Судоплатов сначала вздрогнул, а затем вдруг, рассвирепев, вскочил из-за стола.
– Честь имею! – сказал Мирк-Суровцев, встав со стула.
Первым порывом Судоплатова было подскочить к Суровцеву, одним ударом сбить его с ног, а затем от всей души расчетливо врезать пару раз сапогом по этой зарвавшейся скотине. Но это был Судоплатов. Он все же вышел из-за стола, но не накинулся на арестованного. Взяв себя в руки, он подошел к Мирку-Суровцеву и долго, пронзительно смотрел ему в глаза. Однако не прочел в них ни страха, ни издевки, ни дерзости, ни раскаяния. Усталый и печальный взгляд честного человека. Судоплатов поправил портупею и поясной командирский ремень с пятиконечной звездой в центре пряжки, с прорезями вокруг звезды. Кожаные перевязи чуть хрустнули в нависшей тишине. Прошелся по кабинету. «Вот после этой фразы, произнесенной Суровцевым, в начале двадцатых годов, да и позже, арестованных офицеров избивали, а затем ставили к стенке», – размышлял он. Из доносов Судоплатов знал, что такой фразой щеголяли командиры, близкие к расстрелянному маршалу Тухачевскому, бывшему гвардейскому поручику. Сейчас ее повторяет маршал Шапошников, даже при самом Сталине. Он неожиданно не только для Суровцева, но и для себя, подошел к последнему и, глядя в глаза, вдруг так же, с достоинством произнес:
– Честь имею!
Наверное, он был первым чекистом, сказавшим эти слова за всю историю органов ВЧК—ОГПУ—НКВД.
Оставшись