Честь и Нечисть. Александр Гриневский
мошка, голод, стёртые в кровь ладони – не важно. Попробуй выкинуть из головы, не обращать внимания. Твоя задача идти за мной и не отставать, нести рюкзак с образцами и бить шурфы. Жаловаться бессмысленно, не приму и на себе не потащу. И ещё… – Заворочался в спальнике, устраиваясь удобнее. – На второй или третий день тебе станет казаться, что основную, тяжёлую работу делаешь ты, а я просто прогуливаюсь. И чем раньше поймёшь, что это не так, и перестанешь об этом думать, тем тебе будет легче. Ты выполняешь свою работу, я – свою. Всё. Спать. Завтра у нас лёгкий радиальный маршрут, в качестве разминки.
Помогла, наверное, служба в армии. Каждый день воспринимался как очередной марш-бросок. Собраться и идти. Задыхаясь от усталости, дотянуть до вечера. Тупо пить чай, не обращая внимания на кровососущую дрянь, облепившую лицо, и знать, что на сегодня всё закончилось, осталось только доползти до спальника, вытянуться, расслабить гудящее от усталости тело и провалиться в манящее небытие.
Они почти не разговаривали: вопрос – ответ. Действительно, несколько дней он ненавидел спину, что мелькала впереди между деревьями. Потом это куда-то ушло. В том, первом, маршруте он не задавался вопросом, что и зачем они делают. Работают на износ. И только при заборе, сидя внутри наполненного грохотом вибрирующего брюха вертушки, когда Гроздев прокричал: «Следующий маршрут в районе Середницы. Через неделю. Начальство тебе сообщит», – понял, что принят во взрослую Геологию, экзамен сдал.
На преддипломную практику он снова приехал сюда. Подходило время распределения. Учился ни шатко ни валко, с тройки на четвёрку, протирать штаны в госконторе ни малейшего желания не было. Молодой, всё ещё впереди. Договорился с начальством о персональной заявке, прислали, распределился. Зиму прокантовался на камеральных работах, помогая составлять годовой отчёт. И вот, наконец, первый полевой сезон, ради которого и пришёл сюда работать…
Звук приближающегося вертолёта опознал сразу. Был нацелен на ожидание этого звука, на его вычленение из сотни едва различимых, из которых и складывалась утренняя тишина. Окатило тревогой. До этого момента развитие событий могло пойти по разным сценариям. Сейчас их только два: лететь или не лететь.
Гул перешёл в грохот. Вертушка показалась над деревьями, заходила со стороны солнца. В дверях сторожки появился Данилыч, приложил руку козырьком к глазам, прикрываясь от солнца. Возле ног завертелся Цигун, серая лайка с мёртвыми голубыми глазами. Борт шёл на посадку сразу, круг над поляной не закладывал. Чуть завис в нескольких метрах над землёй, понесло сухой лист и сломанные ветки, пришлось отвернуться. Мягко опустился, сперва аккуратно тронул землю передним шасси, потом и остальными. Показалось, на корточки присел. Распахнулась дверца, на землю спрыгнул механик, приставил дюралевую лесенку о трёх ступенях.
Всё стало предельно ясно. Ветром, поднятым лопастями, из головы выдуло сомнения. Лететь! Пусть Данилыч даст радиограмму на базу, что геолог Максим Зотов принял решение вылететь