Музей суицида. Ариэль Дорфман
1980 году. Я был стипендиатом Центра Вудро Вильсона, и мы как-то разговорились за ужином. В какой-то момент я спросил у него, почему узники Дахау и Бухенвальда так редко совершали самоубийства. Он ответил не колеблясь: «Мы не хотели доставлять нашим тюремщикам такое удовольствие. Я никогда, ни за что, ни в коем случае не сделаю ничего подобного». Вот что он сказал. Думаю, Джозеф, что вы уже поняли, что я плохо понимаю людей, я не такой, как Анхелика или вы.
– Не я, – возразил Орта, – Тамара это доказывает.
– Тут другое. Она была слишком близка вам. Нет, я хочу сказать – никто не становится настолько богатым, как вы, не научившись видеть, что прячется у людей в самой глубине, угадывать их мысли. Дело ведь не просто в приобретении собственности, или на чем уж там вы заработали свое состояние. Эта способность необходима любому, кто начинает с нуля и добивается такого успеха. Этой способности я лишен. Но в тот раз что-то в голосе Беттельгейма, какая-то чрезмерная страстность, заставили меня задуматься, решить, что это неправда. Этот человек в какой-то момент покончит с собой. Это интуитивное понимание пришло ко мне, и я его отмел. А когда услышал, что он с собой сделал…
– Пластиковым пакетом.
– Пакетом или еще чем… когда я прочел новости, то ругал себя за то, что не… кто знает? Не вмешался, не утешил, мне следовало…
– …ему помочь: вот что вы сейчас чувствуете – почувствовали, когда узнали, что интуиция вас не обманула. Но вы были едва знакомы, а он не собирался прямо там, в институте, за чем?.. тунцом с…
– Филе-миньоном…
– Не собирался признаваться, что внутри него запущен часовой механизм. Но если бы он сломался, зарыдал – зарыдал у вас на плече, в отчаянии… у вас нашлись бы слова?
– Попытался, я попытался бы, я… не знаю, что можно сказать человеку в такой ситуации, могу только надеяться, что нужные слова пришли бы.
– А если бы речь шла обо всем человечестве? Если это мы совершаем суицид и нуждаемся в помощи? Вы хотели бы годы спустя сетовать – как сейчас с Беттельгеймом, – что ничего не предприняли? Смогли бы простить себя в такой экстремальной ситуации?
Анхелика неслышно подошла, услышав наши последние реплики.
– Извините, что прерываю столь жизнерадостный разговор, мальчики. Но уже темно – и комары сожрут вас заживо. Предлагаю перейти в дом – если только вы не против моего присутствия.
– Нисколько, – сказал он. – Я готов к допросу, мэм – или это будет крупный план, мадам кинорежиссер? Свет, камера, снимаем!
Шутливый тон не смог скрыть: его нервирует то, что его ожидает.
И он был прав, что волновался.
Анхелика не стала миндальничать.
6
Меня не удивил первый вопрос Анхелики: он занимал меня еще до нашей первой встречи с Ортой в отеле «Хей-Адамс». Однако я не ожидал такой прямоты на грани враждебности, с которой она его задала: ведь этот человек ей явно понравился, а атмосфера в гостиной, где мы втроем устроились, была такой теплой!
– Такое