Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник). Жорж Сименон
я не был столь точен в формулировках и не примерял ситуацию лично на себя, а, скорее, размышлял о моих коллегах, которые вышли из деревенских семей, но затем утратили непосредственную связь с землей.
Сименон продолжал почти с сожалением, как будто бы завидовал мне:
– Я младше вас на одно поколение. Я вынужден обращаться к образу собственного деда, чтобы найти эквивалент вашему отцу. Мой отец уже был служащим.
Моя жена настороженно посмотрела на Сименона, пытаясь понять, к чему он ведет, и писатель непринужденным тоном добавил:
– В обычной ситуации я мог бы попасть в сферу свободных профессий исключительно через черный ход, и при этом оказаться в самом низу. Мне бы еще пришлось потрудиться, чтобы стать участковым врачом, адвокатом или инженером. Или же…
– Или что?
– Я бы превратился в озлобленного бунтовщика. Таких большинство, но ими становятся вынужденно. Если бы все было по-другому, то у нас в стране появилось бы слишком много врачей и адвокатов. Я полагаю, что принадлежу к той социальной прослойке, которая порождает наибольшее количество неудачников.
Не знаю, почему в моей памяти неожиданно всплыл именно этот разговор. Быть может, потому, что я стал рассказывать о начале моей карьеры и пытаюсь проанализировать мои умонастроения того периода.
Я был совершенно один в огромном городе. Я только что приехал в Париж, которого абсолютно не знал и чье богатство бросалось в глаза куда сильнее, чем сегодня.
Меня поражали две вещи: уже упомянутое богатство с одной стороны, и бедность – с другой, и я оказался в числе бедняков.
На глазах целого города узкий круг избранных вел изысканную, праздную жизнь, и газеты пестрели отчетами о делах и поступках людей, которых волновали лишь удовольствия, развлечения и собственное тщеславие.
Но, тем не менее, у меня ни разу не возникло желания взбунтоваться. Я им не завидовал. Я не надеялся, что однажды стану похожим на них. Я не сравнивал наши судьбы.
Для меня они являлись частью другого мира, даже другой планеты.
Я вспоминаю, что всегда отличался завидным аппетитом; когда я был ребенком, о моем аппетите ходили легенды. В Нанте моя тетушка охотно рассказывала соседкам, что однажды она увидела, как я, вернувшись из лицея, умял четырехфунтовую[5] краюху хлеба, что не помешало мне плотно поужинать двумя часами позже.
Я зарабатывал совсем немного и потому постоянно думал о том, как бы утолить этот небывалый аппетит, притаившийся где-то в недрах моего организма. Я не мог позволить себе роскошь посещать террасы знаменитых кафе, расположенных на бульварах, или прельститься витринами магазинов на улице Мира; пределом моих мечтаний были самые обыкновенные прилавки колбасных лавок.
Разъезжая по Парижу на велосипеде в своей униформе, я выучил, где находятся все колбасные лавки, манящие удивительными вкусностями. Планируя тот или иной маршрут, я всегда старался
Почти 2 килограмма.