Ай да Пушкин… Музы о поэте. Анна Керн
несчастную на вид, и другие важные лица, и чтобы не заходить далеко и высоко, мы поместились с сестрою около менее важных дам в уголке, у печки… На середине комнаты стояли мужчины из свиты императора и важнейшие лица, как, например, маркиз Паулучи, и проч.
Пока император не приехал, музыка не играла, слышен был только сдержанный говор ожидавших его…
Сакен меня заметил и, подойдя, вывел почти на середину залы, где остановился, и осыпал меня комплиментами, и просил снять длинную перчатку, чтобы расцеловать мне руку; я очень сконфузилась, разумеется, оробела, неловко раскланялась с ним и воротилась в свой уголочек.
Я об этом распространяюсь потому, что много лет спустя, когда я была в Риге, мне напоминали некоторые знакомые о моей робости и скромности, очень нравившихся во мне всем…
Керн подвел меня к маркизе; ему, кажется, хотелось, чтобы она меня усадила подле себя, но я, раскланявшись, удалилась опять в свой угол – п благо мне было!
Скоро вошел император, грянула музыка с хор, и m-me Сесл, – ожидавшая там, – своим громким голосом пропела ему хвалебный гимн. Он кончался припевом:
Viva, Alexander, viva!
L’onor di nostra Eta[148].
Никогда я столько не восхищалась походкой императора, ему одному свойственной! Он не ступал по зале, а как будто несся на облаках, – спросите у очевидцев – все ото скажут. В этой походке примешивалась робость к неописанной грации. Он вошел, остановился, выслушал гнмн г-жи Сеси с благосклонной улыбкой, прошел несколько далее и, по странной, счастливой случайности, остановился прямо против меня и очень близко, потому что толпа в средине так была велика и пространство между ею и дамами, сидевшими вокруг залы, было так мало, что нужно было только сделать один шаг и протянуть руку, чтобы ангажировать даму. Маркиз Паулучп сделал список дамам, который и прочитал императору… Ему, кажется, хотелось, чтобы император соблюл в танцах чинопочитание, но император обратился, не дослушав списка, к его супруге в перьях, которой несколько раз делалось дурно от страха: она боялась как огня своего мужа; потом император взял в польский свою хозяйку, англичанку, жену негоцианта.
Потом увидал меня, свое скромное vis-а-vis, – и быстро протянул руку. Начались обычные комплименты, а потом сердечное выражение радости меня видеть – и расспросы о моем здоровье. Я сказала, что долго хворала и что теперь надеюсь полного выздоровления от чувства счастия по случаю возвращения его благосклонности к моему мужу. Он вспомнил, что мельком меня видел в Петербурге, и прибавил: «Вы знаете, почему не могло быть иначе».
Я уж и не знаю, что он хотел этим сказать. Не потому ли только не встречался и не разговаривал со мною, что все еще гневался на Керна?..
Первые пары нас, по обычаю польского, разлучили; потом он еще раз меня взял и продолжал начатый разговор. Он сказал, что помнит, как мы молились в Полтаве, «в той маленькой церкви, если вы помните?»
Я сказала, что такие минуты не забываются. А он заметил: «Никогда не забуду первую минуту, когда я вас увидел!
Далее
Да здравствует Александр! Гордость нашего века (