Раннее (сборник). Александр Солженицын
у немцев, – веришь, Ваня –
Через пять минут на карте ставлю цель.
Мне звонят: какая? – Вот такая.
– Будем бить. – Давайте два снаряда.
Выстрелят – а я разрывы засекаю
И командую, насколько довернуть им надо.
И тотчас идём на пораженье,
Если очень цель кому докучит.
А бывает лучше:
Батарей этих немецких поднакопим,
Кому надо – разошлём,
И в артподготовку – скопом –
Бьём!»
– «Эх ты как!..
Ты скажи, какая техника!
И на завтра приготовлено?» – «Конечно».
– «И подавите?» – «Подавим». – «Оживут?..» – «Навряд».
– «То-то я заметил: что они, сердечные,
Иногда молчат?
Что-то я… постой… да! – пулемёты
Давите?» – «Нет, пулемёты не берём…» – «Спасибо!
Техника, наука, а штрафную роту
Значит, это… рыбам?
Завтра мне какую? – раз… два… три… четвёртую! –
Пулемётами покосят.
Конечно, мёртвые
Ни с тебя и ни с меня не спросят.
Нет, ты про коробочки оставь.
Ты пойми манёвр: штрафную роту вплавь –
Здесь! А сила – там, направо, в том лесочке,
И артподготовка – справа, а не тут.
Мне-то что? С биноклем сяду на песочке,
А они на брёвнах поплывут.
Да и то, ты видишь – сколько факелов
На прощанье я себе зажёг?
Командарм – пузатая скотина, что ему – оплакивать?
Я про лодки сунулся, дурак, ему, –
Говорю, что Ванька Уклеяшев жох –
Плыть, так чтоб доплыть, прыжок – так чтоб прыжок!
– Лишних лодок нет. Враги народа
Могут и без лодок…
Я – ты хочешь знать? – отчаянный вояка,
Потому меня в штрафной и держат.
Ладил я и мерил всяко:
Ни хрена не выбиться за стрежень.
Эх, душа! – за тот бы берег зацепиться!
Сесть там на плацдарме!..
Широка водица…
И не это нужно командарму.
Командарму нужно только отвлеченье.
Что же, отвлечём.
Так что, выпьем, Стёпа, ради развлеченья…
На войне мне жизнь без водки нипочём.
…Что уставился? Немало брата нашего
Говорит умно, а очень это нужно им?
Не жалеют и не слушают Ваньку Уклеяшева,
И тебя, Алёшка, тоже не послушают…»
И, в дымину пьяный, посреди бутылок,
Он по-новому предстал моим глазам –
Опалённый нос его в сети лиловых жилок
И на подбородке – рваный шрам.
Уклеяшев не пил и не говорил.
По бороздкам лба его катил
Пота трудного светящийся горошек,
Спутанные волосы клубились, – и чадил
Брызжущий огонь трофейных сальных плошек.
Множились и шевелились тени
На стене и на накате потолка –
И в прозрении привиделся мне гений
Неосуществлённого прыжка.
Не в бинокль поигрывал