Заступа: Чернее черного. Иван Белов
все-таки ты.
– Ну значит, я, – легко согласился Рух. С женщинами главное с три короба наплести, и не важно – графиня она или крестьянка. Чем больше наплел, тем оно лучше всегда. Ну а потом… Что ж, год не виделись, можно и еще парочку потерпеть…
– Договорились. – Улыбка графини напоминала волчий оскал. – Обсудим план?
– Плана нет, – признался Бучила. – Импровизация и авось, вот наш девиз. А пока есть время, надо передохнуть. Ночка, к гадалке не ходи, будет тяжелая.
– Вот и правильно, – встрял Альферий Францевич, допив кофеек. – Все о делах да о делах, надо и меру знать. Пойдемте, юноша, я покажу вам свою коллектио инсекторум!
– А и пойдемте, ваше сиятельство! – Рух вскочил и сделал Лаваль ручкой. – Разрешите откланяться, сударыня!
– Проваливай, – отвернулась графиня.
– У меня лучшая коллекция после университетского собрания! – похвастался за дверью Альферий. – Любите онискедий?
– Ну разве что со сметаной, – усмехнулся Рух.
– Что? А-а, шутите, да? – Старик вдруг остановился, взял Бучилу за локоть и тихо сказал: – Пообещайте, что с Бернадеттой ничего не случится.
– Обещаю, – не особо уверенно сказал Рух.
– Ну и отлично, – покивал старый граф. – Она, знаете ли, сорвиголова. Ну поспешим, поспешим, вижу, вам уже не терпится посмотреть.
Он распахнул дверь, и Рух потерял дар речи. Взору открылся обширный полутемный зал со стенами, увешанными всеми видами смертоносных железок, известных на этой грешной земле: мечами, саблями, алебардами, мушкетами, пистолями и не было им числа.
– Жутко, правда? – понизил голос старик. – Ненавижу это место и продать никак не решусь. Это коллекция моего единственного сына от первого брака. Саша погиб на шведской войне двадцать три года назад. Идемте, жуки в следующем зале.
– Знаете, граф. – Бучила завороженно застыл. – Хер бы с ними, с жуками.
Солнце уцепилось за высокий шпиль колокольни Антониева монастыря, не удержалось и, полыхнув напоследок размытой оранжевой вспышкой, утонуло в глубоких снегах. На Новгород опустились ранние зимние сумерки, плотные, липкие, серые, стремительно наливающиеся густеющей чернотой. Улицы, площади и задворки тонули в подступающей темноте, застывшее небо украсилось жемчужными россыпями масляно блещущих звезд. На Волхове потрескивал лед. Куранты на Часозвоне гулко отбили шесть раз, и звук в морозном искрящемся воздухе волнами разошелся на версты вокруг. Улицы, примыкающие к Кремлю, и дворянские кварталы замигали цепочками фонарей.
Возок шел мягко и ходко, с треском царапая полозьями лед. За заиндевевшими оконцами проплыла ярко подсвеченная громада театра «Монсиньи», с античным портиком и мраморными колоннами на зависть иному дворцу. У входа толпился празднично одетый народ, судя по огромным афишам, ставили «Снежную королеву», традиционную новогоднюю оперу с коварными злодеями и благородными героями, преодолевавшими все препятствия во имя любви.
Возок, как и прочее весьма нужное в разбойном хозяйстве имущество,