Шепчущая. Хэйли Хоскинс
сказать погрубее, да, детка?
– Тихо ты, не дури – кто-нибудь услышит! – свистящим шепотом одёргиваю я подругу, и мы направляемся обратно. Розовое личико Салли буквально светится от счастья, когда мы берёмся за руки и идём дальше, кивая прохожим.
Салли четырнадцать, она на два года меня старше, но это совсем не заметно. Она совершенно бесхитростная, и от этого выглядит младше. По ней всегда всё видно: и хорошее, и плохое. Мама говорит, что она «ребёнок в душе», и это именно так.
Кое-кто в деревне, миссис Далвич например, говорит, что Салли «слегка того, как и все Хаббарды». Вот, кстати, и она, вся седая и злющая, под стать своей тощей чёрной кошке – затаилась за склянками с зельями и мазями, выставленными в окне аптеки. Это последнее здание на улице, дорога огибает его и бежит вверх по холму, к моему дому. Внутри аптеки полки уставлены стеклянными бутылочками, заткнутыми пробками, инкрустированными драгоценными камнями, и на каждой белеет написанный от руки бумажный ярлычок.
– Доброе утро, миссис Да-а-алвич, – нараспев говорим мы, специально растягивая первый слог; к такой маленькой дерзости не придерёшься, а Салли немного приободрится: деревня у нас маленькая, и она знает, что говорила про неё эта старая злобная летучая мышь.
А затем мы переходим на бег и не сбавляем темпа до тех пор, пока в груди не начинает гореть, а ноги – ломить от боли, а нам смешно, потому что мы уже обежали аптеку и завернули за угол, теперь нас никто не увидит.
– Видела, как она пялилась на меня? – кричит Салли, замедляя шаг, и я искоса смотрю на неё. Она поджала губы, а её чудесные серые глаза стали свинцовыми и мрачными. Верный признак того, что она в ярости.
– Она не пялилась на тебя, Салли, она просто смотрела в окно, вот и всё, – я игриво толкаю её локтем, надеясь развеселить. – Идём. Ты же не хочешь, чтобы у тебя были неприятности, тем более сейчас, когда у тебя новая работа и всё такое.
– Она считает, что она лучше меня, так ведь? Потому что я Хаббард, и все вокруг считают себя лучше нас.
– Салли, никто так не думает. Ну пойдём, нам ещё булочки нужно съесть, если ты их не раздавишь по дороге, – я выразительно киваю на её руки: в одной она держит бумажный пакет, а другую сжала в кулак.
Салли не обращает на меня внимания и, опустив голову, смотрит вниз, а затем вдруг приседает как в реверансе и, подняв с земли камень, бросает его вверх, ловит одной рукой и подкидывает на ладони, оценивая вес. Затем переводит взгляд на меня и, глядя мне прямо в глаза, впихивает мне пакет:
– Подержи пока булочки.
– Не буду, – я уклоняюсь и скрещиваю руки на груди. – Я в этом участия принимать не собираюсь, и, если у тебя в голове осталось хоть немного мозгов, ты сейчас же положишь этот камень обратно.
– Но она это заслужила! Она самая что ни на есть ужасная…
– И что? Если ты разобьешь ей камнем окно – как это поможет, ну как?
– Ну, какое-то время ей будет плохо, так же как мне из-за неё. – Её голос прерывается, и на миг мне хочется выхватить камень у неё из руки и запустить его самой.
– А