Пока горит огонь (сборник). Ольга Покровская
Нюра. – Сначала у Киев подався, учитыся. Так шо ж, дило хороше. Ума-то нэ займать ему було. Тилькы выперли его с третьего курса. Я корову продала, взятки носыла, шоб в армию не забралы дурачыну. Наче работать пишов, деньгу заколачував – в газете шось-то пысав. Так знов вожжа пид хвист – дай, говорыть, мамо, грошей, в Москву поиду учыться, куда я без образования. Ну, як нэ дашь? Ридное ж дытя… Поехав… Ото я бачу, много там навчился – як дитёв стругать та кыдать без батьки! Вернувся, в Харькове жил, та не пойшло шо-то, додому вернувся, до мэнэ. И тут не усидив. Бувало, выйду вечером у двир, дывлюся на дорогу и думаю: як вин там, чы живый? – Она сухо всхлипнула, утерла глаза рукой и добавила: – А мальцом ласковый був… Прибежить, бувало, с разбитым носом, в коленки ткнется – матуся, ты у меня самая найкраща! Эх, поганец, чорты б его взялы…
Катя, посмотрев на пригорюнившуюся бабу Нюру, опустила глаза. Ей было жалко пожилую женщину, невольно в душе поднималась досада на отца: почему он уехал, бросил свою старую мать без помощи?
И в ту же секунду она вспомнила, что ведь и сама уехала, сбежала, даже не поставив мать в известность. Ведь наверняка ее мать, узнав о ее исчезновении, тоже будет называть ее неблагодарной эгоисткой… А что, если и ее отец, так же как и она, чувствовал себя в родной семье чужим? Что, если у него просто не было другого выбора, кроме как уехать?
И все-таки… все-таки ей было мучительно жаль эту суровую, грубоватую, а все же душевную и отзывчивую бабу Нюру.
Все это было так сложно, слишком сложно для Катиной детской, не привыкшей задумываться о таких вещах головы. «Увижусь с отцом, и он все мне объяснит, – решила она. – Все-все!»
Со двора вошел Григорий, натягивая футболку.
– Ну, принимай, баб Нюра, работу! Поправил я тебе забор, сто лет теперь стоять будет.
– Сто лет мне нэ трэба, я стилькы нэ проживу. А як помру, так пусть все тут хоть к чортам провалыться, все равно никому нэ трэба, – сурово отозвалась бабка.
Она выглянула в окно, придирчиво оценила результат, затем, помягчев, обернулась к Григорию:
– Эх, хороший ты мужик, Гриня. На кой тоби в той Джанкой ехать? Оставався б у нас, я б тоби комнату выделила. Всэ б мэни, старий, допомога. Жинку б тоби подыскала добрую, не все ж бобылем ходыть. А шо сидел ты, так того нэ совестысь, у нас тут кажный второй с отсидки, нашим бабам то не помеха.
– Да зачем мне какая-то чужая баба, – отшутился Григорий. – Я б на тебе, баб Нюра, женился. Ты и накормишь, и дом у тебя в порядке. Вот Катюху до места доставлю и вернусь женихаться. Примешь?
– Ну тэбэ, бесстыдник, – вдруг по-девчоночьи прыснула баба Нюра и прикрыла смеющийся рот огрубевшей ладонью. – Ладно, пиду вечерять сберу, чи шо…
Через два дня от Катиной простуды не осталось и следа. Решено было выезжать в Днепропетровск следующим утром. Баба Нюра, покряхтев, вытащила откуда-то из закромов бумажку с адресом гражданской жены своего сына. На вопрос о номере телефона лишь сердито отмахнулась:
– А на кой мэни ти циферки? У меня у хати телефона сроду не було, а мобильники