Дама с собачкой. Антон Чехов

      Открытие: русский человек на rendez-vous

      «Пишу на тему о любви» (П 3, 78)[1], «Я пишу повесть – маленькую любовную историю» (П 5, 72), «Теперь пишу маленький рассказ: „Моя невеста“. У меня когда-то была невеста… Мою невесту звали так: „Мисюсь“. Я ее очень любил. Об этом я пишу» (П 6, 103).

      В цитированных письмах речь идет о будущей «Дуэли», «Соседях», «Доме с мезонином». Что-то подобное Чехов мог повторить десятки, если не сотни, раз. В воображаемом романе «Рассказы из жизни моих друзей», который писатель, в сущности, сочинял всю жизнь, одной из главных сюжетных линий оказывается история любви, многочисленные романы чеховских героев.

      Есть старая шутка: парижские проститутки позапрошлого века будто бы говорили, что любовь придумали русские, чтобы не платить за услуги. Ко времени Чехова русская любовь уже была придумана Карамзиным («Бедная Лиза»), Пушкиным («Евгений Онегин»), Лермонтовым («Маскарад» и «Герой нашего времени»), Гончаровым («Обломов»), Толстым («Анна Каренина»), но более всего – Тургеневым. Наталья, Елена, Лиза, Катя, Марианна, Ася, Зинаида… Понятие тургеневская девушка стало таким же нарицательным, как лишний человек или бедный чиновник.

      «Среди общества юного, настроенного или меланхолией, или литературой, он явился учителем. Он создавал образы мужчин и женщин, которые становились образцами. Он давал моду. Его романы – это модный журнал, в котором он был и сотрудником, и редактором, и издателем. Он придумывал покрой, он придумывал душу, и по этим образцам многие россияне одевались»[2], – заметил в дневнике А. С. Суворин (14 апреля 1896 г.).

      И почти то же самое (согласно воспоминаниям Горького) говорил в 1901 г. в беседе с Чеховым Лев Толстой: «Тургенев сделал великое дело тем, что написал удивительные портреты женщин. Может быть, таких, как он писал, и не было, но когда он написал их, они появились. Это – верно; я сам наблюдал потом тургеневских женщин в жизни»[3].

      Моду шестидесятых годов создал Тургенев, но объяснил Чернышевский. Прочитав «Асю» (1858), он сочинил статью «Русский человек на rendez-vous». Ситуация любовного свидания, рандеву, согласно критику, – испытание «нашего Ромео» (так Чернышевский именует безымянного персонажа). Герой тургеневской повести пасует перед чувством девушки не случайно. Русская жизнь представляет слишком мало возможностей для серьезной деятельности, для воспитания воли и ответственности за другого. Поэтому там, где нужен решительный шаг, герой колеблется, размышляет и в итоге проигрывает – любовь и жизнь.

      «Он не привык понимать ничего великого и живого, потому что слишком мелка и бездушна была его жизнь, мелки и бездушны отношения и дела, к которым он привык. Это первое. Второе – он робеет, он бессильно отступает от всего, на что нужна широкая решимость и благородный риск, опять-таки потому, что жизнь приучила его к бледной мелочности во всем. Он похож на человека, который всю жизнь играл в ералаш по половине копейки серебром; посадите этого искусного игрока за партию, в которой выигрыш или проигрыш не гривны, а тысячи рублей, и вы увидите, что он совершенно переконфузится, что пропадет вся его опытность, спутается все его искусство; он будет делать самые нелепые ходы, быть может, не сумеет и карт держать в руках. Он похож на моряка, который всю свою жизнь делал рейсы из Кронштадта в Петербург и очень ловко умел проводить свой маленький пароход по указанию вех между бесчисленными мелями в полупресной воде; что, если вдруг этот опытный пловец по стакану воды увидит себя на океане?»[4]

      Тургеневский культурно-героический роман, рассуждали вслед за Чернышевским литературоведы, – проверка социальной продуктивности героя. В развитии сюжета мужчина и женщина меняются местами. Он не выдерживает испытания любовью, она в финале предстает в ореоле решительности, самоотвержения или, по крайней мере, обманутых надежд.

      Перечитав Тургенева в начале 1890-х гг., Чехов профессионально восхитился роскошью «Отцов и детей» («Это черт знает как сделано. Просто гениально»), отметил старушек и простых баб, похвалил женские отрицательные типы, но о прославленных тургеневских героинях отозвался иронически. «…Все женщины и девицы Тургенева невыносимы своей деланностью и, простите, фальшью. Лиза, Елена – это не русские девицы, а какие-то пифии, вещающие, изобилующие претензиями не по чину. Ирина в „Дыме“, Одинцова в „Отцах и детях“, вообще львицы, жгучие, аппетитные, ненасытные, чего-то ищущие, – все они чепуха. Как вспомнишь толстовскую Анну Каренину, то все эти тургеневские барыни со своими соблазнительными плечами летят к черту» (А. С. Суворину, 24 февраля 1893 г.; П 5, 174).

      Однако, за редкими исключениями, не возлагая на плечи своих героинь тяжести социальных проблем, и свой роман в рассказах Чехов часто выстраивал вокруг ситуации рандеву. «Не нужно гоняться за изобилием действующих лиц. Центром тяжести должны