Дама с собачкой. Антон Чехов
столице, не то что в Париже или Берлине.
Обращаясь к сюжетам более привычным, бытовым, вырастающим на русской почве, он сохраняет парадоксальность отношений между персонажами, придавая сценам любовного свидания поначалу не лирический, а комический характер.
«Свидание хотя и состоялось, но…» Объяснению героев может помешать внезапно появившийся гусак, икота, пробежавший по воротнику рубашки клоп, издевательское письмо из редакции, несносный мальчишка-шпион.
В сюжете «казалось – оказалось» исходные элементы можно поменять местами. Тогда признание героя в своих ужасных занятиях («Вы проклянете меня, если узнаете! ‹…› Не гоните меня! Я был… клоуном в цирке!») сопровождается восторгом будущей жены и внезапной гармонией: «…среди спальни стоял Максим Кузьмич и выделывал в воздухе отчаяннейшие salto mortale; возле него стояла Леля и аплодировала. Лица обоих светились счастьем» («Женщина без предрассудков»).
Интерес рассказов такого типа – в фабуле. Пересказ ее, восстановление кульминационной точки исчерпывает как их содержание, так и обаяние. Как анекдот, история нуждается потом в восстанавливающем интерес забывании (благо сценок такого типа у Антоши Чехонте много, поэтому есть что и забывать, и вспоминать).
Не отказываясь от подобных анекдотических историй, уже в середине восьмидесятых Чехов вводит в анекдотическую фабулу психологическую инъекцию. Наглядно, почти математически различие между рандеву-анекдотом и рандеву-драмой проявляется в двух редакциях «Шуточки» (1886, 1899).
История игры повествователя с Наденькой, его тайных признаний в любви во время катания на санках, которые Наденька никак не может разгадать и приписывает ветру, – может показаться милым пустяком. На такое прочтение и провоцировала ранняя редакция, завершающаяся раскрытием тайны и благополучным соединением героев в браке:
«Я воровски крадусь к кустам, прячусь за них и, дождавшись, когда через мою голову летит к Наденьке порыв ветра, говорю вполголоса:
– Я люблю вас, Надя!
Боже мой, что делается с Наденькой! Она вскрикивает, улыбается во все лицо и протягивает навстречу ветру руки… Этого мне только и нужно… Я выхожу из-за кустов и, не дав Наденьке опустить рук и разинуть рот, от удивления, бегу к ней и…
Но тут позвольте мне жениться».
Скомканная благополучная концовка ломает лирический тон повествования и потому кажется каким-то издевательством над читателем (сходным полупародийным образом Чехов заканчивает мелодраматические «Цветы запоздалые», 1882).
В 1899 г., при сохранении композиционной схемы, Чехов создает новый финал, и «Шуточка» становится одной из художественных формул чеховского мира:
«И я, дождавшись ветра, говорю вполголоса: „Я люблю вас, Надя!“
Боже мой, что делается с Наденькой! Она вскрикивает, улыбается во все лицо и протягивает навстречу ветру руки, радостная, счастливая, такая красивая.
А я иду укладываться…
Это было уже давно. Теперь Наденька уже замужем;