Укротитель баранов. Сергей Рядченко
искренне Ваш, за сим… Я упрятал рукопись в папку и папку в стол. Да, надо, Ваня, устоять тут да выстоять. Бог с ним уже с коньяком, будет уж, как будет. А вот с повестью этой правдивой о похождениях с бароном и Дороти никому, смотри, не сболтни – не напишется. Да знаю я, отмахнулся я от себя, чего пристал? болтать и не собирался; я б Олежке показал бы краешком глаза, но он ко мне не ходит зимой; я бы Саньке прочел пару главок, коль бы он постарше был; так что некому. Ну вот и славно. Ну вот и порешили.
– Там телефон не зашиби! – крикнул я, угадав в темноте то ли шорох, то ли другую, чем была, тишину. – Полтора шага от поворота! На тумбочке!
И спохватился, кого это я учу по темноте передвигаться.
Телефон с грохотом полетел на пол.
Часы всхрапнули и бомкнули нам получасье.
Он принёс всё. Он принёс сам. Он был магом и чародеем. Сам он и выпил.
– Силён, брат! – сказал он мне, закусывая. – Ну, правда, силён! – достал из кармана фонарик и ушёл возиться с телефоном. – Порядок! – сказал, воротившись. – Цел. Жив. Гудок, что надо. Провод в кольцах, кольца на гвозде.
Баранов вытер платком руки, плеснул себе в стакан и ушёл к бюсту чокаться для второго тоста. А тост был за кирасиров Брауншвейгского полка и за их славного ротмистра, который принят был в полк корнетом девятнадцати лет от роду под смешным именем Гиронимус Карл Фридрих фон Минихаузин и скоро стал поручиком под протекцией принца Антона Ульриха, из пажей которого он в полк и пожаловал, а после свержения Анны Леопольдовны ждал уже потом по службе повышения долгих десять годков и пожалован в ротмистры был последним по списку аж в тыща семьсот пятидесятом.
– Получается, – сказал Баранов, – что он ждал повышения ровно столько же, сколько мы с тобой, Вань, не виделись. Всю жизнь, да? При тех скоростях-то!
– На год меньше, – сказал я. – Но сопоставимо.
Баранов выпил.
– А в музее там, Ярик, под стеклом как раз Елизаветы указ на сей счёт Петровны, тоже весь в завитушках. Божиею милостию мы Елисавет Первая, Императрица и Самодержица Всероссийская, и прочая, и прочая, и прочая. Известно и ведомо будет каждому. Представляешь! Вот же излагали, да? Служил Нам верно. Ревности и прилежности службе Нашей выказал. Вот в Наши ротмистры и произведен всемилостивейши. И читай меж строк, Ярик, что пускай, бля, саксонец спасибо скажет, что вообще сносил башку на плечах.
– Вот житуха! – сказал Баранов. – Ну, давай, Вань, за него, а?
Мы содвинули стаканы, и я омочил в «Камю» губы, но горла не промочил.
– А у бургомистра там еще одна книга есть. Со всей их, бля, родословной по-черному, по их линии… – и снова, блин, чуть было не сболтнул, что не бароны они.
– Смотрел?
– Нет, Ярик, бля! Отвернулся! Глаза потупил.
Баранов от счастья аж зажмурился:
– Листал?
– Ну конечно. Говорю ж, был с Дороти.
– И что там?
– Да всё там! А тебе хочу подарить номерок один.