В городе И. Екатерина Байшева
его ожидала ординатура в детском отделении, а вечером – бухгалтерия общества потребителей железной дороги. Революция это, конечно хорошо и модно, – время требует, но всё же есть семья и её необходимо кормить. За бравое дело революции молодой врач Ромм, родом из Вильно, год отсидел в Петропавловской крепости Петербурга, а теперь был сослан сюда – в Иркутск. Город ничего, – после пожара воспрял, отряхнулся от пепла, и зажил по-новому – европейски шикарно. Иногда на улицах ещё оставались обуглившиеся остатки старого города, но с наступлением зимы превращались в сугробы, более похожие на горы. Так и проделываешь свой путь в снежной загадочной пустыне, не в силах открыть глаза. А надо – есть такое слово: надо работать, надо трудиться, надо поднимать семью, надо держать слово революционера – помогать людям. Пурга мела, застилая собой дорогу. Не видно ни зги. В такую погоду хороший извозчик и лошадь не подумает гнать. Но этим утром Илья Максимович шёл, и думать ни о чём не мог кроме как о семье своей – жена рожает. История их любви была и есть почти Шекспировская, написанная на границе двух тысячелетий: Илья – сын владельца типографии, революционер, Терезия – будущий врач стоматолог из семьи петербуржской интеллигенции. А всё туда же – собрала себя, вещи и отправилась как жена декабриста в неизвестный Иркутск. С таким именем, означающим милосердие, она не могла остаться в праздном Петербурге долго. Милое сердце повело за Илюшей. Да и как могла Терезия без него, когда на руках уже был годовалый сын Саша? Такую женщину невозможно было не любить, когда она находится в постоянном состоянии самоотверженности.
«А как она там?» – беспокоился взамен Илья Максимович, шагая сквозь сугробы широким шагом акробата до работы. Здесь трудно найти целёхонькое, чисто место, где можно пройти целым и невредимым. Снег это полбеды, а вот улица, стоящая вплотную к реке, покрыта коркой льда и окна больницы выглядывают прямо на лёд Ангары – неверный шаг и ты в палате у коллеги с переломом. А Ангара знай себе ещё и поскрипывает угрожающе во время ветра, дразнится выпустить спящую под коркой льда воду прямо под ноги.
Нет, Иркутск – город спокойный днём и таинственный ночью. Вечерами, когда на улицах затухали первые городские электрические фонари, в дом Ромма приходили друзья-революционеры, – вели шёпотом разговоры о перестройке старого мира на новый, а днём Иркутск был ничем не хуже Петербурга: в городском театре играл оркестр, на витринах выставлялись платья французского шика, книжная лавка хвасталась новинками сибирских издательств, рядом шла торговля расписным фарфором. Человеку, знавшему глубь Сибири по мифам и легендам каторжных да торговцев, было невдомёк, что можно было найти в этом местечке, которое и городом трудно назвать? Тихую красоту жизни. «Сейчас откроем с товарищами подпольную типографию, начнём выпускать газету, люди прозреют, что мир может быть другим и…» – бывало, мечтательно, затягивал любимую песню Илья Максимович, а Терезия про себя знала, что дело это хорошее, вот только следят