Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни. Рихард фон Крафт-Эбинг
счастье, выпавшее на мою долю, дает мне право всецело одному владеть тобой? Неужели только потому, что я люблю тебя, я могу требовать, чтобы ты отказалась от всех удовольствий, которые могут сделать тебя счастливой? Пойми мое отношение к тебе! Я у твоих ног, я обожаю тебя… я бесконечно счастлив, потому что ты снисходишь до меня, ты позволяешь любить себя… Но именно потому, что я так сильно люблю тебя, я хотел бы видеть тебя вполне счастливой.
До сих пор ты не была счастлива; твоя жизнь была полна лишений и бедности… Наслаждайся теперь тем, что дает тебе жизнь. Пользуйся тем, что твой муж не помешает ни одной твоей прихоти, что он предоставляет тебе полную свободу, откажись от глупого мещанского взгляда, недостойного тебя, что изменять мужу – дурно, и бери себе любовников, сколько тебе захочется!
– И ты не будешь ревновать?
– Да я страшно ревную! Когда Штауденгейм поцеловал тебя, мне казалось, что мое сердце перестало биться. Для меня это была ужасная минута, невыразимая пытка, но в этой пытке я нашел такое наслаждение, какого ни разу не испытывал до сих пор. Надо любить женщину до безумия, как я люблю тебя, чтобы ее неверность заставила испытать ту сладостную муку, какую я чувствовал бы, видя тебя в объятиях другого мужчины.
За несколько дней пред этим я прочла критическую статью о Захер-Мазохе, в которой говорилось, что его произведения полны новыми, свободными мыслями, что в основе их лежит широкая гуманная философия, которая благодаря своему освободительному направлению открывает широкие горизонты. Все это пришло мне на память в то время, когда он рассуждал со мной и называл мои взгляды на любовь и брак мелкими и глупыми, достойными какой-нибудь мещанки. Мой ум мутился. Я видела, что все мои планы, которые я строила для его же счастья, рушатся в какой-то омут истины и заблуждений.
Как он ошибался относительно меня! Я ждала ребенка от него, а он хотел, чтобы я дала понять Штауденгейму, что желаю его! Если он так мало знал меня, не мог ли он так же заблуждаться и относительно себя? Не было ли это только уклонение его фантазии, которое очень быстро рассеется от действительности? Все эти мысли обуревали меня, и я не находила покоя.
На другой день мы узнали, что Штауденгейм уехал. Несколько времени спустя мы получили от него письмо, в котором он говорил, что его отец вызвал его телеграммой в Грац и что оттуда он думает сделать свое ежегодное каникулярное путешествие. Я вздохнула свободно.
Я провела бессонную ночь; встав рано, я широко открыла окно и, как когда-то в детстве, уселась в волнах света, проникавших в комнату. Утренняя тишина, наступившая с солнцем, и вид знакомых вершин успокоили меня.
Озаренная горячими лучами солнца, я почувствовала первое легкое движение моего ребенка. Я вспомнила о первом, которого потеряла, ставшем, вероятно, жертвой того нравственного беспокойства, в котором я тогда жила, затем о вчерашнем разговоре, о тревожном настоящем, об угрожающем будущем, и страх потерять и этого ребенка внезапно пронизал меня холодом. Нет, этого не будет. В эту минуту я поняла вполне