Марта Квест. Дорис Мей Лессинг
училась тогда в городе, вызвали из класса. В коридоре ее ждала миссис Квест. «У нас папа заболел!» – воскликнула она и, прочтя на лице Марты: «Ну и что же? Разве в этом есть что-нибудь новое?» – поспешно добавила: «Нет, он действительно болен. У него диабет, его надо отправить немедленно в больницу на исследование». Наступило продолжительное молчание, и наконец Марта, точно в бреду, пробормотала: «Я знала, что так будет». Не успели эти слова слететь с ее губ, как она виновато покраснела и поспешно бросилась к машине, где сидел отец. Обе женщины принялись ухаживать за ним, а мистер Квест, донельзя перепуганный, лишь выслушивал их успокоительные речи.
Всякий раз, когда Марта вспоминала эти свои слова, которые как будто только ждали подходящего случая, чтобы тотчас всплыть из недр ее сознания, ей становилось не по себе и она чувствовала себя очень виноватой. В глубине души она невольно думала: «Он хочет быть больным, ему нравится быть больным – теперь у него есть, по крайней мере, оправдание тому, что он ничего не достиг в жизни».
Больше того: в своих сокровенных мыслях она во всем винила мать.
Вся эта история с болезнью мистера Квеста породила столь неприязненные чувства между матерью и дочерью, что обе, как правило, старались не касаться щекотливой темы. Вот и теперь миссис Квест поспешно сказала, отходя от окна:
– Зачем ты расстраиваешь отца, он из-за тебя волнуется.
Голос у миссис Квест был низкий, тягучий.
– Ты хочешь сказать, что это ты волнуешься из-за меня, – холодно промолвила Марта, невольно переходя на шепот и бросая быстрый взгляд на отца. – Он даже не замечает, что мы здесь, – продолжала она. – Он целыми годами не видит нас…
Марта с удивлением заметила, что голос у нее дрожит и на глаза наворачиваются слезы. А мистер Квест поспешно вышел из комнаты, убеждая себя, что его жена и дочь вовсе не ссорятся. И как только он вышел, миссис Квест сказала своим обычным голосом:
– Одни только неприятности из-за тебя. А тебе и горя мало. Соришь деньгами, и…
Но Марта быстро пресекла эти излияния – выскочила из комнаты и убежала к себе. Дверь в ее комнату не запиралась и даже не прикрывалась как следует из-за сильного перекоса. Она была сколочена из досок туземцем плотником и за время дождей настолько покоробилась, что теперь скрипела и скребла пол, когда ее силой пытались втолкнуть в разбухшие, влажные от сырости косяки. Но хотя дверь не запиралась, она бывала иногда, так сказать, условно заперта, и сейчас был именно такой момент. Марта знала, что мать не войдет к ней. Она села на край постели и разрыдалась от злости.
Комната Марты была самой приятной в доме: большая, квадратная, свежевыбеленная и не слишком заставленная мебелью. Стены упирались прямо в крышу, которая покато опускалась от центральной балки, мягко поблескивая тростником, принявшим с годами серовато-золотистый оттенок. В комнате было широкое и низкое окно, выходившее прямо на лесистый склон, за которым виднелось огромное красноватое поле, за ним – холм, поросший молодым ровным кустарником (он казался подстриженным,