Двенадцатый год. Даниил Мордовцев
и мигом притащили к реке сети, достали лодки.
– Закидывай ниже! Завози глубже! – кричит несчастный отец, бегая по берегу и поминутно бросаясь в реку.
Волокут сеть… вытаскивают на берег… скоро вся вытащится…
– Ох, живей, живей, батюшки!
Страшно… А если ее нет там!.. А если она там – мертвая, мертвая, холодная, бездыханная?
– Нету их там, барин, – робко говорит Артем, приближаясь к своему господину. – Не ищите.
– Что ты?
– Не там барышня – оне не утонули.
– Что? Что ты говоришь?
– Оне кататься уехали… И Лакиту взяли…
– Ты сам видел?
– Сам… я был вчера выпимши за здоровье барышни и уснул… Так они Лакиту-то сами изволили взять.
Страшный камень свалился с сердца… Она жива… она не утонула… Она поехала кататься – ах, разбойник девчонка, как напугала… Но зачем тут этот капот? Новое сомнение закрадывается в душу. Зачем платье и белье брошено у воды?
Он велит продолжать закидывать сети, а сам идет в комнаты дочери… Да, действительно, постелька не тронута, не помята. Кот Бонапарт жалобно мяучит – опять становится страшно… Она так дрожала вчера, так нежно ласкалась к отцу… Она что-нибудь задумала. На стене нет сабли: новое предположение, что она что-то задумала и, может быть, уже исполнила. На столе брошены ножницы.
Нет ли записки?
Нет, на столе ничего не видать. Разве в столе?..
«Боже мой! Это ее волосы, ее локоны! Все обрезаны!.. Надя! Надя! Девочка моя! Что с тобой? Где ты?»
И, целуя волосы дочери, он залился горькими слезами. Казалось, что он целует локоны мертвой, похороненной.
«Дитя мое! Где ты? Где ты, моя радость, мое сокровище?»
А сокровище это уже пятьдесят верст отмахало. Она нагнала казачий полк на дневке – туда-то и стремилось ее необузданное воображение. Полк шел на Дон, к домам, на побывку, и имел дневку в небольшом селении на Каме.
Встретив казаков, которые вели коней на водопой, девушка приосанилась на седле и, подъехав к донцам, приветствовала их своим детским голосом:
– Здравствуйте, атаманы-молодцы! Бог в помощь!
Странно прозвучал в утреннем воздухе этот металлический голосок, – так странно, что казаки невольно остановились и удивленно посмотрели на этого диковинного мальчика. Что это такое? С виду, по одежде – казачонок, малолеток, барчонок, и конь добрый, горской породы, черкесский конь, дорогой – казаки знают толк в своих боевых товарищах – одним словом, «душа добрый конь»… И чекмень казацкий добрый, хорошего сукна, и пика добрая, и посадка добрая, казацкая, атаманская… А собой – как есть девочка: груди высокие, перетяжка – в рюмочку, голосок – словно птичка звенит… Фу-ты пропасть! Откуда оно выскочило? Тут кони ржут – пить хотят, а тут птичка щебечет – личишко беленькое, словно сейчас из яичной скорлупы вылупилось, глазенки черненькие. Ах, чтоб тебя разорвало! Вот штучка невиданная!
Казаки отдают честь. Переглядываются: «Здравия желаем!»
А «оно» опять щебечет:
– Скажите, как мне найти вашего полковника?
– Это Миколай Михалыча?
– Да,