Двенадцатый год. Даниил Мордовцев
мне служить, а я желаю.
– Но вы не из казачьего роду?
– Нет, мой отец русский дворянин, служил в гусарах.
– В таком случае вы не можете быть казаком: против вас закон.
Девушка побледнела и зашаталась. Тревоги нескольких дней, почти две ночи, проведенные без сна, последняя ночь, полная потрясающих впечатлений, пятьдесят верст на седле без роздыха, без сна, без пищи, страстность, с которой все это делалось, чтобы исковеркать всю свою жизнь как женщины, боязнь и мука за отца, грозное и неведомое будущее, наконец, просто усталость, разбитость нежного тела и нервов – все это заставило зашататься необыкновенную девушку. Офицеры заметили это и подскочили к ней. Сам полковник поддержал ее.
– Простите… успокойтесь… вам дурно…
– Нет, благодарю… я устала… (девушка спохватилась на окончании женского рода, и слабая краска опять залила ее бледные щеки), – я не спал две ночи…
Полковник ласково держал ее за руку.
– Ручонки-то какие – совсем детские… Да, вам надо отдохнуть, а там мы потолкуем, – говорил он нежно. – Господа, пойдемте ко мне… милости прошу и вас, господин Дуров.
Девушка сделала знак Алкиду – он пошел за нею.
– Ах, какой дивный конь! – заметил полковник.
– Да, его хоть в гостиную, – засмеялся молоденький офицер. – Пожалуйте, господин Алкид, – как вас по батюшке…
Все засмеялись. Алкид чинно выступал за офицерами, словно и в самом деле собирался в гостиную.
– Ах, какой милый конь! Какая умница!.. Лузин, выводи его да задай ему овса, – распорядился полковник, обращаясь к вестовому.
– Позвольте, господин полковник, я прикажу Алкиду слушаться, а то он никого к себе не подпустит, – заметила девушка, обращаясь в сторону своего коня.
И действительно, когда Лузин подошел к нему, чтобы взять его, Алкид поднял голову и сделал угрожающий вид.
– Ишь ты, строгий какой, недотрога, – заметил вестовой. – Фу-ты, ну-ты…
Девушка подошла к нему и, погладив шею коня, поправив чуб, падающий на глаза упрямцу, сказала:
– Ну, Алкид, слушайся вот его – это Артем.
Конь радостно заржал. Слово «Артем» напомнило ему, вероятно, конюшню, овес и всякие сласти в лошадином вкусе. Он позволил взять себя под уздцы.
– Вот так-то лучше, – улыбнулся вестовой казак, – а то на – черт ему не брат.
Юного гостя ввели в дом, занимаемый полковником, – это был дом сельского попа, – усадили, ухаживали за ним, как за найденышем, полковым найденышем. Вошла матушка-попадья, заинтересованная необыкновенным шумом, да так и всплеснула руками:
– Ах, святители! Да какой же молоденький! Да и какая же мать-злодейка отпустила дитю такую!
– А вы, матушка, живей самоварчик велите подать да закусить чего-нибудь нашему птенчику, – распоряжался добряк полковник.
– Да где это вы раздобыли младенца такого? Ах, святители! И жалости в них нет! – убивалась попадья.
– Это нашему полку Бог послал радость, – смеялся полковник. – Да не морите же его, матушка! Он совсем ослаб.
– Сейчас, сейчас…
Юный