Русский Ришелье. Александр Гурин
подумал: «Однако голь на выдумки хитра!» Лучезарно улыбнулся в ответ:
– Что великому государю Бог даровал, того он никому не уступит.
Столь же учтиво, но все же с упреком Христоф Завиша посетовал:
– Московский царь не имел никакого права нарушать вечный мир с Речью Посполитой, от неправедной войны учинились полякам обиды нестерпимые, но… они готовы все простить. Конечно, если царь, как уже сказал польский дипломат, вернет завоеванное и выплатит компенсацию.
Тут князю Одоевскому захотелось предложить: «Не пора ли отбросить церемонии и перейти к делу?» И Одоевский, и Завиша прекрасно понимали: поляк говорит то, что обязан сказать по своего рода дипломатическому протоколу. Всем все понятно, но зачем же повторяться?
Никита Одоевский поднялся и, ни слова не говоря, вышел вон из шатра – пусть ляхи видят, что он сюда приехал не шутки шутить, не пустой болтовней заниматься и выслушивать подобное более не намерен.
Послы встретились в шатре только через два дня, причем лишь благодаря посредничеству представителя австрийского императора – Аллегретти де Аллегретто.
Князь Одоевский вновь стал «воспитывать» кичливых поляков, но те стояли на своем и выдвигали в ответ совершенно нереалистичные требования. Причем делали это с уверенностью в своей правоте. Воевода полоцкий Ян Красинский однажды даже вспылил:
– Известно ли вам, что министры короля французского предлагали нам посредничество в заключении мира с королем Швеции?
Никита Одоевский в ответ лишь усмехнулся:
– То мне ведомо. Знаю и о том, что французский король Людовик советует так решить дело, чтобы по смерти бездетного Яна Казимира трон отдали шведскому королю Карлу X. Хотите для себя такого короля?
Воевода без воеводства (его, повторим, контролировали русские войска) сразу сник:
– Тому статься нельзя, чтобы по смерти Его королевского величества Яна Казимира быть в Польше шведскому королю: нам надобен король, который ходил бы в нашей польской ферязи, а не в немецких флюндрах, эти флюндры нам и так придокучили!
…На третьей встрече комиссары повторили прежние условия, и Одоевский, обматерив про себя их упрямство, собрался вновь выйти вон, правда, уже не столь театрально, как в первый раз.
Тут вмешался посредник из Австрии Аллегретти де Аллегретто. Теплолюбивого дипломата ужасала мысль: а вдруг переговоры затянутся еще месяца на три?! Выпадет первый снег, а ему придется спать в шатре, в чистом поле? Понукаемый заботой о своем здоровье, посланец единственной европейской империи нравоучительно заметил:
– Надобно говорить о том, как мир учинить.
Посол Одоевский остановился на полпути к выходу из шатра, ожидая, что еще скажет посредник. Увы, Аллегретти де Аллегретто не сказал ничего, приятного для него:
– Полякам, войной разоренным, царскому величеству уступить нечего, города княжества Литовского и так почти все за русским