Механизм Пространства. Генри Лайон Олди
mulieribus…
Коверкая латынь, скверно заученную в детстве, он бормотал молитву и не замечал, что раз за разом гладит рукоять кривого ножа, улыбаясь – тих и безмятежен, как дитя или умалишенный.
– …et benedictus fructus ventris Tui Jesus…
И ветер в парусах откликался нервным шепотом:
– Sancta Maria, Mater Dei…
Примерно в это же время матрос Паоло Ровере заворочался в своем гамаке. Он хотел вскрикнуть, но в глотку набили войлока, а губы смерзлись. «Это сон! – сказал Паоло себе. – Это дурной сон! Сейчас я проснусь, а потом все будет, как обычно…»
– Тс-с-с! – велел ему виконт д'Алюмен, поднеся палец к губам.
У виконта были серебряные пальцы и лицо из лунного молока. Пассажир мерцал, словно морской змей, готовый заключить Паоло в объятья и раствориться в нем. Рука д'Алюмена сжимала перевернутое распятье. Христос, вися вниз головой, плакал. Слезы Спасителя лужей копились на полу, источая запах ладана.
За спиной гостя маячила черная тень, беззвучно смеясь.
Матрос замер, боясь пошевельнуться. В каюте, кроме него, спали еще двое из команды. Они перестали храпеть и пускать ветры, но просыпаться и не думали. Лишь застонал толстяк Луиджи: «Не надо! Прошу вас…» – и смолк, тяжело дыша. Паоло не хотел и думать, что могло испугать толстяка, затевавшего драки в каждой таверне.
– Ты хочешь его съесть? – спросил виконт.
– К-кого? – выдохнул Паоло.
– Я знаю, ты голоден. Смотри, это вкусно…
Д'Алюмен поднес распятье ко рту и откусил основание креста. Он жевал дерево, как коржик, смачно похрустывая. Немой хохот тени служил аккомпанементом этой чудовищной трапезе. Христос рыдал, как младенец, предчувствуя близкую гибель.
– Если ты не съешь хоть кусочек, твой бог не воскреснет, – предупредил виконт. – Тебе оставить ребрышко? Окорок? Филейную часть?
«Богохульник! – едва не крикнул Паоло. – Я убью тебя!»
Вместо этого он шепнул, подражая толстяку Луиджи:
– Н-не надо… прошу вас…
– Значит, ты еще недостаточно голоден, – заключил д'Алюмен, свободной рукой откидывая назад волосы, сотканные из бури. – Хорошо, я милосерден. Я приду завтра. Смотри, дружок, проголодайся как следует…
Гость стал оплывать, будто огарок свечи. Мерцающий воск смешался со слезами Спасителя, впитываясь в деревянный пол. Черная тень отступила на шаг, растворяясь во мраке, и матрос Паоло Ровере услышал дивный баритон:
Кругом вода, одна вода,
Но сухо на борту,
Кругом вода, одна вода –
Ни капли нет во рту.
Мой Бог, как пусто в глубине! –
Там только гниль и слизь,
И твари скользкие наверх
Оттуда поднялись…[13]
Проваливаясь в горячечный бред, продлившийся до утра, Паоло еще не знал, что все время будет слышать эту песню, похожую на пророчество ведьмы:
Все та же жуть сдавила грудь,
Я поглядел назад:
О Боже правый! Мертвецы
Пред мачтою стоят!
И
Сэмюель Тэйлор Кольридж, «Поэма о Старом Моряке» (пер. И. Меламеда).