Забытый плен, или Роман с тенью. Татьяна Лунина
послышались автомобильные гудки. Он выглянул в окно: к забору притулилась черная «Волга». Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, за кем прибыла долгожданная машина. Гость задумчиво посмотрел на беспомощную хозяйку, так ловко принявшую гриппозную эстафету, и двинулся к двери.
У входной калитки маячил мужчина средних лет в синей куртке и темных брюках.
– Вам кого? – крикнул с порога Андрей Ильич.
– Доброе утро! Меня прислали за Лебедевым из Москвы. Это вы?
– Здравствуйте. А почему так долго не приезжали?
– Так поломка была, Андрей Ильич! Опять же, дороги замело: трактору не проехать, не то что «волжанке», – радостно докладывал водитель. – Да и не найти было никак, такого ж адреса нет в помине: Перепелкина, пятьдесят пять. На этой улице всего тридцать домов. Звонили вам, хотели уточнить, куда подъехать, а у вас мобильник вырублен. Я уж какой раз сюда мотаюсь. Все дома проверил, всех опросил, никто, извините, вас тут не знает, – тараторил шофер, довольный, что наконец-то выполнил наказ начальства.
– Как зовут?
– Меня? Иваном.
– А по отчеству?
– Кузьмичом.
– Вот что, Иван Кузьмич, молодец, что меня нашел, но приезжай-ка ты через три дня. А начальнику своему передай: пусть позвонит Егорину в Москву и предупредит, что я задержусь на неделю. Ясно?
– Так точно, – выдал в себе водитель отставного вояку. – Когда прикажете подать машину?
– В пятницу, в девять утра.
– Есть!
– Тогда до пятницы.
…Лебедев менял мгновенно высыхающие компрессы, а в голове билась единственная мысль: безумие так же заразно, как грипп. Потому что внезапное решение остаться иначе как безумным назвать нельзя. Он смотрел на горевшую в огне бедолагу и кипел от злости. На нерадивость помощника, на проклятый снегопад, спутавший планы, на грипп, на Женьку Егорина, этого глухаря, не расслышавшего номер дома, но больше всех – на самого себя, благодетеля, не сумевшего переступить через чужую беду. А что бедняжке одной пришлось бы чертовски паршиво, сомневаться не приходилось. Он, конечно, не сахар, но бросать человека, пришедшего на выручку дважды, даже ему в голову не придет.
– Это за вами приходила машина? – прорезалась больная.
– Нет.
– Врете. Почему не уехали?
– Не вашего ума дело.
– А можно попить?
– Чаю?
– Ага.
Температуру удалось сбить на четвертый день. За это время Лебедев познакомился с другим человеком – послушным, доверчивым, благодарным. Новая Аполлинария отличалась от прежней, как коса от косы: словесная форма обеих тождественна, но одна срезает под корень, а другая обвивается вокруг головы. И в лебедевской голове стали вдруг возникать довольно странные мысли. Например, поправить штору, чтобы не бил свет в воспаленные от температуры глаза, или сварить кашу, а потом с удовольствием глазеть на вялого едока,