Ласточка. Наталия Терентьева
жизнь короткая и бессмысленная. Точнее, если и есть какой-то смысл, нам не сообщили. Мы живем, подчиняясь чужой программе, и ничего поделать с ней не можем. Все четко расписано – сколько, как, когда, что можно, что нельзя, жесткие ограничения по сну, еде, температуре, организм наш слаб и вынослив одновременно. Повышение температуры на несколько градусов не совместимо с жизнью. Без воздуха три минуты – смерть. Без солнца разрушаются кости. Ребенок вынашивается девять месяцев. К пятидесяти годам функция воспроизводства в женском организме угасает. Мужчина с трудом управляется со своей функцией воспроизводства, придумывает ограничения, запреты, уловки… И так далее. И тем не менее скребется человек, скребется, несмотря на всё – размножается, размножается, истребляя всё вокруг себя – других живых существ, чистую воду, без которой сам жить не может, чистый воздух, лес…
Почему Анна стала об этом думать? Все мысли тяжелы и болезненны, лучше было в черной капсуле боли, в первые месяцы. Там главное было, чтобы никто не трогал. А сейчас Анна сама начинает думать, просыпается, и мысли обрушиваются – о том, о сем, о смыслах, бессмыслице, о жизни, о Нике, которой скоро исполнится шестнадцать, о муже, который как-то там без нее… О том, что она очень хочет верить, как верят все вокруг – легко и не рассуждая, очень хочет. И не может. Чем дольше она живет в монастыре, тем дальше ее вера от их наивной крепкой веры.
Анна взглянула на шедшую навстречу монашку. Не разойтись, ясно уже – та остановилась, чтобы поговорить.
– Анюта! – подмигнула ей Стеша – Стефанида, веселая и живая монахиня, которая всегда словно ненароком задевала Анну то одним словечком, то другим. – Хорошо-то как сегодня в праздник, правда? Душа радуется! Вот вся радуется! Плат-то поправь, сбился, набок съехал…
Анна кивнула, опустив глаза. Не надо к ней лезть с веселыми словами и разговорами о погоде. Да, небо. Она тоже видит, что небо лазурное, яркое, с белейшими облаками. Красиво, год назад она не видела этого ничего. А сегодня видит. А раньше, много лет подряд, бросалась фотографировать. Зачем? Чтобы сохранить эту красоту? Для чего? Для кого? Где теперь все ее снимки? Кому они нужны?
– Господь нам шлет искушения… – снова заговорила Стеша. – Нельзя прожить без искушений, или чрез бесов, или чрез людей, или от своих привычек…
– В смысле? – не поняла Анна. Она не может никак привыкнуть к их языку. – Ты о чем?
– Приехала новая насельница, – вздохнула Стеша, – да не одна…
– А с кем? – Анна, сама не зная почему, спросила это.
– Ох, да там такая история, прости Господи, прости Господи… Страдает она… болезнью винопития…
– И что, к нам приехала алкоголичка? – усмехнулась Анна.
– Сестра! – Стеша, как и следовало ожидать, рассердилась, даже отступила от нее на шаг, услышав излишне резкий Анин тон. – Ну что ж ты так…
– Как? – прищурилась Анна. Как же ей стало тяжело сохранять свой безопасный кокон, в который еще недавно не мог проникнуть ни луч