Из жизни снобов (сборник). Френсис Скотт Фицджеральд
солнца.
День напоминал о том, что лето подходит к концу; оно уже миновало свой зенит, и то, что от него оставалось, надо было использовать, пока оно окончательно не исчезло.
В его объятиях она вдруг прошептала:
– Ты для меня самый главный, Бэзил, мне не нужен никто, кроме тебя!
– Но ведь ты только что призналась, что просто кокетничала!
– Да, но это было целую вечность назад! Мне раньше нравилось, когда меня называли легкомысленной, лет в тринадцать – четырнадцать, потому что мне было все равно, что люди обо мне говорят; но с год назад я начала понимать, что в жизни есть кое-что получше – честное слово, Бэзил! – и теперь я стараюсь вести себя достойно. Но, боюсь, ангелом я никогда не стану.
Между общественными купальнями и сложенными в штабеля рельсами на другом берегу Миссисипи бледно-багровыми отблесками играла вода. Снизу до них доносились отголоски грохота и свистков с далекой железной дороги; из Ландшафтного парка над их головами плавно спускались зыбкие голоса игравших в теннис детей.
– На самом деле я совсем не умею разговаривать, Бэзил, хотя все думают иначе; глубоко внутри я всегда чувствую именно так, как говорю, но только мне никто не верит. Ты ведь знаешь, как мы с тобой похожи, и если для мальчика это все не имеет никакого значения, то девушка всегда обязана контролировать свои чувства, и мне это дается очень тяжело, потому что я очень эмоциональная!
– А ты с кем-нибудь целовалась с тех пор, как приехала в Сент-Пол?
– Нет.
Он понял, что она лжет, но это была прекрасная ложь. Сейчас друг с другом говорили их сердца, а язык сердца, никогда не считавшегося точным инструментом, состоит исключительно из полуправд и уловок. Они собирали вместе все известные им обрывки романтической реальности и ткали из них друг для друга одежды, ничуть не менее теплые, чем их детская страсть, и ничуть не менее волшебные, чем само их стремление к чуду.
Внезапно он отстранил ее от себя, посмотрел на нее и издал приглушенное радостное восклицание. Оно было здесь, в ее освещенном солнечном свете лице, – оно, то самое обещание, – в изгибе ее губ, и в косой тени от носа у нее на щеке, и в сиявших матовыми отблесками глазах; она обещала вести его туда, где он всегда будет счастлив.
– Скажи: я тебя люблю, – прошептал он.
– Я в тебя влюблена.
– О, нет, это не одно и то же!
Она колебалась:
– Я этого еще никому не говорила.
– Прошу тебя, скажи!
Она стала пунцовой, словно ей стало жарко от закатного солнца.
– На вечеринке! – прошептала она. – Вечером мне будет проще это сказать.
Когда ее лимузин подъехал к его дому, она, не выходя из машины, произнесла:
– Я вот еще почему приехала к тебе: дядя не смог договориться об аренде клуба в четверг, и вечеринка состоится в субботу, вместе с обычными танцами.
Бэзил задумчиво пошел домой; в субботу в Университетском клубе, на тех же самых танцах, устраивала званый ужин Роза Синклер.
Его