Отчаянный корпус. Игорь Лощилов
руки и ноги, а третий стегал. Считать удары должны были все хором, чтобы заглушить вопли истязаемого. Первым в этот день наказывали Тихонова за очередную провинность. Дело было для него привычным, наказание он переносил в высшей степени стойко, без звука. Поднимется, застегнется и как ни в чем не бывало встанет в строй. Так произошло на этот раз, он еще и поблагодарил служителей – спасибо, дескать, братцы, за то, что поучили уму-разуму. Постегали еще двух нерадивцев, дело дошло до Романова, все замерли в ожидании.
– Раздевайтесь! – приказал ему Батов и показал на лавку.
Тот не шевельнулся. Батя повысил голос и повторил приказание.
– Меня нельзя пороть! – выкрикнул Романов. – Я – князь!
Батя качнул головой в сторону служителей, и те проворно спустили с него штаны.
– Вы не смеете, я – князь! – закричал тот что было мочи.
Батя сделал удивленное лицо и поинтересовался у служителя:
– Савельич, глянь-ка, что там?
Служитель добросовестно осмотрел наказанного и доложил:
– Все как есть!
– Вот видишь, зад как зад, – глубокомысленно изрек Батя, – что у князя, что у нас, грешных. Пори!
И актовый зал разразился громкими воплями.
Истории этой не суждено было кончиться благополучно. Избитая светлость, впервые подвергшаяся прилюдному позору, громко стенала и грозила всем страшными карами. Сначала на ее угрозы не обращали внимания, считая их следствием нервного потрясения, но поскольку светлость не унималась, ее следовало остудить. За дело взялся самый рассудительный из их класса Сережа Волков. Он увлекался геральдикой, знал всю родословную императорской фамилии и решил поставить задаваку на место.
– Скажи-ка, ваша светлость, – обратился он к нему с непривычной почтительностью, так что тот со страхом взглянул на него, ожидая какого-то нового подвоха. – Тебе ведь знакома фамилия Виттельсбахов?
– Ну как же? – оживился юный князь. – Моя бабушка носила в девичестве эту фамилию.
– До каких же пор?
– Пока не вышла замуж за дедушку Макса.
– Это не тот ли знаменитый мюнхенский банкир?
– Тот самый. О его несметных богатствах ходили целые легенды…
– А ты не знаешь его фамилию?
Борис пожал плечами:
– Зачем? У нас это не принято.
– А зря! – повысил голос Сережа. – Его фамилия была Рабинович, и происходил он из богатого еврейского рода…
– Что ж из этого?
– Ничего особенного, кроме одного: ты не Романов, а Рабинович!
Романовский отпрыск застыл с повисшей челюстью. Отношение к евреям было в то время довольно презрительное, их допускали только к некоторым отраслям жизни страны – банковскому делу, юриспруденции, ну еще к публицистике, что же касается государственных учреждений или, скажем, военной службы, то появление там евреев было совершенно исключено. Борис Романов не стал даже спорить, повернулся и побежал с жалобой