По следам Листригонов. Сергей Крупняков
руками о подбородок. Ну и?
– Ладно, об этом потом, надо ещё эту идею выносить.
– Как всегда! – выдал сын любимую фразу.
…Был март, и погода была просто собачья. Ветер, холодный, влажный, завывал между стальными корпусами гаражей. И снежинки, последние, мартовские, кружились в воздухе, и падали нам на плечи, на руки, и на влажный рюкзак. А влажный он был от того, что был полон горячих хлебов. И снежинки, падая на рюкзак, таяли. И он стал совсем мокрый. Битый час мы ходили от гаража к гаражу, и предлагали хлебы голодным мужикам. Но трезвые, равно как т пьяные мужики, глядели на нас, как на привидения. И никто не купил у нас наших замечательных хлебов.
– Да, дела хреновые, сынуля… – промёрзшим, упавшим голосом сказал я, проходя мимо очередного гаража.
– Может, к этому дядьке подойдём? – сказал сын, глядя на очередные открытые ворота…
– А смысл?
– Может, повезёт? – Не успел я завершить фразу, как из ворот вышел высокий, дородный, откормленный мужик, лет сорока. И приветливо улыбнувшись, сказал:
– Что вы тут делаете, любезнейший Сергей Аркадьевич, уж не гараж ли вы вздумали покупать?
Боже! Это был Урбанский! Тот самый Аркаша Урбанский, который звал меня редактором в во вновь испечённый журнал.
Отступать мне уже было некуда. Хорошо хоть, не крикнул с порога: «…а вот хлебы, с пылу с жару…»
– Аркаша! – Я цыркнул глазами на сына. «Мол, тихо…» Но сын сам всё понял. – А ты что тут делаешь?
– Как что? – Удивился Аркаша, – у меня тут новый «Мерс» стоит. Вот только купил…
– Откуда такие деньги?
Мы увидели в гараже новенький, сверкающий хромом и никелем, лаком и золотом «Мерседес».
– Так я же, в отличие от тебя, быстро ориентируюсь. А ты, наверное, всё ещё о стиле страдаешь? И сколько страдать будешь? А?
Слова были обидные. Сын плотно сжал губы, и уставился себе под ноги.
– Есть вещи поважнее стиля, – ответил я тихо. И начал, было, разворачиваться, чтобы поскорее уйти. – Ну, ладно, ладно, не обижайся. Ну, прости. Я ведь читал твой «Кораблик». Правда, не каждому дано дойти до гавани. И у каждого она своя, эта гавань Так?
Он был прав. У каждого своя гавань.
– А «Облако» закончил?
– Не уж-то не забыл?
– Да всё я помню. Жизнь эта, идиотская… Всё я твоё, помню. Уж сколько? Лет двадцать прошло. Неужели никто так и не ухватился?
– Да, так, по мелочам всё…
– А ведь можно было целое поколение вырастить на этих сказках… Не уж то никто ничего так и не понял?
– Ты, вот, понял, И то хлеб.
– А что я? Я чинуша… Новый Латунский.
– А чем твой журнал пробавляется?
– Журнал? Поднимай выше. У меня теперь частное издательство. «Народ» называется.
– «Народ»? Это твоё издательство – народ?
– Ну да, а что?
– Да так, пустячок. Видел я на днях детскую книжечку про мальчика каннибала, и девочку путану. И про Ивана Царевича, как он там, что-то змею Горынычу, под хвостом, отрезал…
– Ну и что?
Да ничего.