Жизнь между схватками. Артемий Гвазава
мое ухо и приговаривать: «Девочка моя, тихо!», – я закричала:
– Дядь Валер, вы зачем на меня упали? Вставайте быстрее с меня, вы же тяжелый!
И когда до меня все дошло, я начала орать что есть мочи. Никитюк придавил меня подушкой и стал стягивать с меня штаны. Они не снимались, и я слышала треск ткани: насильник рвал мне на поясе брюки. Я пыталась кричать, визжать, задыхаться и делать вид, что я умираю. Но ничего из этого не помогало. И в конце концов, чтоб я не мешала ему, он меня вырубил ударом по голове.
…Когда я стала приходить в себя, я почувствовала на себе что-то очень тяжелое и еще жуткую боль в области живота, и, очнувшись, стала орать, что было сил, и тут опять зажегся свет. Стало понятно, что все кончено и можно больше не орать.
Мне ужасно хотелось поверить, что все это дурной сон. Странное это было ощущение: вроде бы живая, а вроде уже и нет. Не оправившись от шока из-за мамы, тут же – вот тебе, новое испытание.
Это был мой первый удар ниже пояса. Потом эта скотина довезла меня почти до дом. Не доезжая одного поворота, резко притормозив, он выкинул меня из машины, как использованную, никому не нужную вещь.
– Дотопаешь сама, а торты я завезу, не беспокойся! Мать-то уж проснулась и ищет тебя, наверное, – ухмыляясь, прохрипел вслед заботливый дяденька Никитюк. – И запомни, рот свой откроешь – вырежу язык! – добавил он.
Я захлопнула за собой дверь и не спеша побрела дворами домой. Идти до дома, как ни странно, было совсем не страшно – страшнее было во всем признаться маме, поэтому я мучительно обдумывала, как лучше поступить: сразу с порога матери правду залепить или немножко осмотреться, выждать момент и запульнуть прямо в точку.
Но дома неожиданно все развернулось иначе, чем я даже могла предположить. Когда я спокойно доковыляла до дома, дядя Валера с тортами уже давно приехал и сидел и ждал меня рядом с матерью. Мама открыла мне дверь, я постаралась принять респектабельный вид…
– Твою мать! Валера, ну ты погляди на эту пьяную шалаву! Ты где, б…, была?! – заорала на меня с порога мать.
Никитюк выбежал, вытаращив на меня глаза, и произнес такие слова:
– Ну-ну, Галюня, не кричи так. Ленка, похоже, действительно пьяна. Поговорим с ней завтра, а пока пусть проспится.
Я побрела в спальню, разделась и легла, а оттуда слышала, как они еще долго говорили про меня на кухне.
– Девка-то видная, а шляется где попало. Изнасиловать же могут, – сокрушалась предчувствиями мама. А ведь как в воду глядела.
А Валера успокаивал ее так нежно и заботливо, словно он ей муж, а мне родной отец:
– Ну не нервничай, Галюня, все будет хорошо, не пустим больше вечером ее никуда, пусть домом занимается, детьми.
Так я и уснула под это «воркование», а утром, проснувшись, попыталась встать с кровати, но не тут-то было!
Ноги не слушались меня, словно что-то переломилось у меня в области поясницы, да и жить уже не очень-то хотелось. Но куда деваться? Дети, хозяйство – все на мне. Ничего не попишешь – хочешь не хочешь, а вставать