Немного солнца для Скарлетт. Наталия Миронина
у всех ей нравилось. Это соседство – мрак сада и яркие огни гостиной, – как день и ночь, как зной и холод, напоминали ей собственную жизнь. Анна не страдала от избытка чувствительности, она не была сентиментальной, а в мир кино проникла, покусывая соперниц, льстя возможным покровителям и жестко обороняясь от посягавших на ее достоинство. Анна приняла основное правило игры: актриса должна быть эффектной, умной и работящей. В противном случае ее время будет исчисляться мгновениями. Анна приняла условия и выиграла. Очень скоро в мире кино о ней заговорили и как о партнере. Анна одна из немногих могла дать дельный совет и сценаристу, и режиссеру. Работать с ней было легко – она поддавалась лепке, но при это сохраняла свой стиль. Мужчины, как бы сильно ни были в нее влюблены, виду не показывали и предлоги для встреч изобретали хитроумные – все больше деловые. Это потом, когда ее имя на афишах стали писать большими буквами, Анна стала капризной, слегка грубоватой, циничной. Это потом она могла схалтурить и устроить на площадке скандал. Это потом она доводила до слез гримеров, парикмахеров, костюмеров. Это потом она могла «забить» на съемки и отдаться рискованному флирту. Это все было потом, когда ее признали звездой. Впрочем, хитростей у Анны было предостаточно – при всех своих «завихрениях» она отлично знала границы своего непослушания и эпатажа. Сейчас, стоя на крыльце дома и находясь на границе света и тени, наблюдая за гостями, она безошибочно определяла, кто из этих людей не сумеет пройти путь кинематографических искушений. Она видела оживленных женщин, наряды которых были продуманы до мелочей, жесты которых были обольстительны, губы манили, а глаза обещали бог знает что. И все это было ради одного – ради кино. Ради роли, ради хоть самой маленькой роли. Анна видела мужчин – они вместе с элегантными костюмами надели на себя солидность. Солидность была украшена самоуверенностью и стеснением. Стеснение происходило по причине зыбкости всего, что связано с творчеством. Анна понимала, что комплименты коллег, признание сообществом еще не говорят об успешности. Она знала, что расстояние от «убойного» сценария, от дорогущих съемок и завораживающих спецэффектов до полного провала и отчаяния – полтора часа времени. Всего лишь навсего один киносеанс. Анна уже прошла эту школу иллюзий и грубой реальности. И она всегда считала, что есть один рецепт спасения от этой зыбкости. Он был прост – не заниматься кино. Не играть, не снимать, не писать сценарии. Не вступать ни в какие отношения с этим миром, который и сам-то не понимает, что в нем правда, а что вымысел.
Но так Анна считала до этого дня. До момента, когда Гроув и Майлз ударили по рукам. До этого фильма она самонадеянно и хвастливо, так, как делают выжившие в опасных восхождениях альпинисты, говорила новичкам: «А ты не лезь сюда! Никто не звал. А раз пришел – готовься к худшему!»
Анна смотрела на людей, которые заполнили ее гостиную, и жалела этих людей. Заодно она жалела и себя – в этот раз на этих съемках она познала что-то другое,