Те, кто уходят. Патриция Хайсмит
Во всяком случае, это определенно не упрощало ситуацию для Коулмана. На улице, по которой они шли, было темно. Рей поднял голову, чтобы посмотреть на уличный указатель, но ни одного не увидел.
– Вы знаете, куда мы идем? – спросил он у Коулмана.
– Там дальше будет такси, – ответил тот, указывая вперед.
Мостовая шла под уклон. Звук их шагов стал чуть звонче, потому что подошвы слегка проскальзывали. Хрусть-хрусть-хрусть-хрусть. На два шага Коулмана Рей не делал и одного. Коулман был низкорослый и шел быстро, порывисто и в то же время враскачку. Время от времени облачко от сигары, которую Коулман держал между зубами, касалось ноздрей Рея, горьковатое и черное. Рей подумал, что ресторан, выбранный Коулманом, не стоил того, чтобы тащиться в него через весь Рим. Он встретился с Коулманом, как они и договаривались, в восемь часов в ресторане «Кафе Греко». По словам Коулмана, он должен был увидеться там с одним человеком – как его звали? – но тот не пришел. В ресторане Коулман ни разу не упомянул о том человеке, и Рей теперь сомневался в его существовании. Коулман был странным типом. Возможно, он обедал или завтракал там несколько раз с Пегги и у него остались ностальгические воспоминания об этом месте. Во время обеда Коулман говорил главным образом о Пегги, причем без того негодования, как на Мальорке, даже чуть-чуть похохатывал. Но та мрачность, тот вопрос в его глазах оставались. И Рей ничего не добился, пытаясь с ним объясниться. Для Рея этот вечер просто стал одним из череды других. Сегодняшний вечер был таким же, как и остальные десять вечеров на Мальорке после смерти Пегги, – бесцветные, как бы отделенные от остального мира, когда еда поглощалась полностью или наполовину лишь потому, что ее ставили на стол.
– Ты дальше едешь в Нью-Йорк, – сказал Коулман.
– Сначала в Париж.
– А здесь какие-то дела?
– Ну да. Но за два дня я вполне управлюсь.
Рей собирался встретиться в Риме кое с кем из художников, узнать, не хотят ли они выставляться в его нью-йоркской галерее. Галереи еще не существовало. Сегодня он никому не позвонил, хотя и появился в Риме в полдень. Он вздохнул и понял, что у него нет настроения встречаться с художниками и убеждать их, какой успешной станет галерея Гаррета.
«Виале Пола», – прочел Рей на уличном знаке. Впереди виднелась более широкая улица. Наверное, Номентана.
Рей смутно осознал, что Коулман зачем-то полез в карман. Потом Коулман вдруг остановился перед ним, и раздался звук выстрела, от которого Рея отбросило назад, на ограду, в ушах у него зазвенело, и несколько секунд он даже не слышал стука подошв убегающего Коулмана по мостовой. Коулман уже скрылся из виду, а Рей еще не успел понять, отбросила ли его назад пуля, или он отпрянул от удивления.
– Che cosa?[1] – прокричал мужской голос из окна.
Рей судорожно вдохнул, вдруг поняв, что задерживал дыхание, оттолкнулся от ограды и встал на ноги.
– Niente[2], – машинально ответил он.
Потом глубоко вздохнул; нигде не болело, и Рей решил, что пуля прошла мимо. Он двинулся в том же направлении, что и Коулман, – в ту сторону, куда они шли.
– Вот он!
– Что случилось?
Рей вышел на Номентану, и голоса затихли.
Ему повезло. Слева тут же появилось такси. Рей поднял руку.
– «Альберго Медитерранео», – сказал он и откинулся на спинку сиденья.
Левое плечо жгло. Рей поднял руку. Пуля явно не задела кость. Он потрогал рукав пальто и нащупал дыру в ткани. Продолжил щупать дальше и обнаружил с другой стороны рукава выходное отверстие. И ощутил теплую влагу, скапливающуюся в сгибе локтя.
В «Медитерранео» – современном отеле, стиль которого не нравился Рею, но ему пришлось остановиться там, так как его любимые отели сегодня были переполнены, – он взял ключ и сел в кабину лифта вместе с коридорным, держа левую руку в кармане, чтобы кровь не капала на ковер. Закрывшись у себя в номере, он облегченно вздохнул, хотя и поймал себя на том, что, включив свет, принялся оглядывать углы, словно Коулман мог прятаться в одном из них.
Рей прошел в ванную, снял пальто, швырнул его через дверь на кровать, стащил с себя пиджак и обнаружил кровь на рукаве рубашки в бело-голубую полоску. Снял и рубашку.
Рана представляла собой крохотную полоску не более полудюйма в длину – классическая царапина. Рей намочил чистое полотенце и промыл ранку. Затем вытащил из чемодана лейкопластырь, вспомнив, что этот широкий лейкопластырь был единственным остававшимся в жестяной коробке, когда он на Мальорке разгребал аптечку. Помогая себе зубами, он обвязал ранку носовым платком. Рубашку замочил в раковине с холодной водой.
Пять минут спустя, облачившись в пижаму, он заказал себе двойной «Дьюарс»[3] в номер и дал хорошие чаевые юному коридорному. Выключив свет, он со стаканом подошел к окну. Номер у него был на одном из верхних этажей, и Рим отсюда казался широким и низким, если не считать мощного купола собора Святого Петра вдалеке и башен Санта-Тринита
Что случилось?
Все в порядке