Береговое братство. Гюстав Эмар
перебил герцог, – уже месяц как отец Санчес уехал от меня, – вероятно, ты говоришь о нем?
– Разумеется, о нем, о вашем старом друге, единственном, который оставался верен нашему семейству.
– Увы! Отец Санчес уже с месяц в Мадриде, куда внезапно был призван делами величайшей важности, как по крайней мере сказал он мне перед отъездом из замка. Удивительно, что ты не видел его при дворе.
– И меня это удивляет, дедушка, – обычно по приезде в Мадрид он первым делом навещал меня. Вероятно, что нибудь помешало ему… Но так как отец Санчес в отсутствии, то я выскажу все только вам, дедушка.
– Говори, дитя, я слушаю.
– Прежде всего надо вам сказать, что в течение уже нескольких месяцев я замечал странную перемену в обращении короля со мной; его величество все еще был милостив ко мне, но не так сердечен, не так откровенен. Когда являлся во дворец, я замечал в нем что-то натянутое, неестественное, чего никогда прежде не бывало! Мало-помалу его обращение со мной превратилось в холодное, сухое и надменное, не раз мне даже возбранялся вход к королю, и я уезжал из дворца, так и не повидав его величества.
– О, это действительно странно! – пробормотал герцог, нахмурив брови.
– Это еще ничего, – продолжал молодой человек с горькой усмешкой, – мне суждено было вынести оскорбления и посильнее. Придворные, по свойственному им обычаю соображаясь с настроением духа короля, стали принимать в разговоре со мной тон, который мне очень не нравился, они шептались между собой или понижали голос при моем появлении; если бы смели, они просто повернулись бы ко мне спиной. Я молча страдал от этих глупых нападок, выжидая прямого оскорбления, за которое мог бы достойно отомстить. Прав ли я был?
– Прав, дитя мое, ты поступал как человек благородный и храбрый… Я предчувствую, как все это должно было кончиться.
– Напротив, дедушка, вы и подозревать не можете, – возразил Гастон с нервным смехом. – О! Моя месть была великолепна, даже блистательнее, чем я мог надеяться!
– Продолжай, дитя, я слушаю.
– В это время при дворе стали поговаривать о женитьбе короля. Смутные вначале, слухи становились все определеннее.
– О женитьбе короля? – вскричал герцог с прискорбным изумлением. – Так король женится?!
– Да, теперь об этом объявлено официально, его величество вступает в брак с принцессой, олицетворением совершенства, как говорят. Да нам-то какое дело!
– Это правда, – прошептал герцог, стиснув зубы, тогда как презрительная улыбка мелькнула на его побледневших губах, – продолжай, мой мальчик.
– Однажды утром, – заговорил опять Гастон, – ко мне явился королевский камердинер с извещением, что король требует меня к себе. Я немедленно сел на лошадь и отправился в Эскуриал. Его величество ждал меня в своей молельне, с бледным лицом и глазами, красными от слез или от бессонной ночи. Камердинера он отослал движением руки и знаком подозвал меня к себе. Я повиновался. Заметив, что я держу шляпу в руке, король сказал сухо: «Наденьте шляпу, вы испанский гранд». – «Если как гранд я имею право стоять перед королем в шляпе, то долг велит мне слушать отца с обнаженной и склоненной