Преступление и наказание в России раннего Нового времени. Нэнси Шилдс Коллманн
купца, и документы, которые они идентифицировали как черновики приказной документации. При расспросе купец показал, что выменял их у одной вдовы в обмен на шелк и использовал черновики как оберточную бумагу. Он заявил, что не знал, что держать такие документы запрещено. В ответ приказные судьи не только приговорили наказать его, но и распорядились «учинить заказ» всем старостам торговых рядов, чтобы купцы не покупали писаную бумагу, если это «письма приказные, а не ученические». В случае нарушения этого правила ответственность возлагалась на торговых старост, которым было обещано «жестокое наказанье – торговая казнь»[149].
Все это может показаться мелкими нарушениями, и в идеале правовая культура, подразумевавшая уважение закона и признание власти царя, должна была усвоиться настолько хорошо, чтобы мелкие ошибки стали бы простительны. Но в данном случае это – очевидные свидетельства намерения Москвы внедрить единую бюрократическую культуру и закон. Централизованное Московское государство полагалось на своих бюрократов в снабжении постоянно действующей судебной экспертизы. Военная элита обеспечивала символическое лидерство, а бюрократы обладали реальной властью за кулисами. Драматическим проявлением подобного соотношения стал приговор 1634 года за измену воеводы Михаила Борисовича Шеина. Обращаясь к двум дьякам его штаба, вердикт гласил: Шеин «вас не слушивал ни в чем и вас лаел и позорил и были вы у него хуже сторожей и воли вам никому ни в чем не давал, что кому велел делать, то и делали всё неволею». Дьяки были освобождены, а полководец – казнен[150].
Класс юристов?
Очевидно, что дьяки обеспечивали судей из служилых людей юридическими знаниями и навыками в местных и приказных судах. Но кто мог проконсультировать тяжущихся? Дела показывают, что челобитчики из всех социальных слоев, даже из самых низших, и даже те, кто не умел подписать свое имя, заполняли необходимые документы, применяя правильную терминологию и приводя необходимые ссылки на законы. Например, знание законов тяжущимися или теми, кто составлял их прошения, показывают их просьбы прислать пристава для осмотра тела или задержки подозреваемых[151]. В 1649 году один дворянин жаловался, указывая на законодательные основания применения пытки, что его сына пытали «без суда, и без сыску, и бес поличново». В деле 1651 года сохранилась просьба солдата о приведении в исполнение приговора относительно двух человек, участвовавших в нападении, повлекшем гибель одного из нападавших. В его челобитной используется юридическая фразеология (обвиняемые названы «ведомыми ворами») и даже расхожий оборот – «чтобы впредь им было неповадно воровать и по дорогам людей стеречь и побивать». Здесь очевидна рука знающего подьячего. Также в 1651 году обвиняемый в убийстве сначала заявил о том, что это была самооборона (что уменьшило бы его вину). На очной ставке с жалобщиками, однако, он отказался от своих показаний. Кажется, что первое заявление было сделано так,
РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стб. 786. Л. 305–312 (1669).
ААЭ. Т. III. № 251 (1634). О казни Шеина см. главу 15.
Посылка пристава: РГАДА. Ф. 1107. № 600. Л. 1 (1632); 774. Л. 1 (1637), 1155. Л. 2 (1648); 1219. Л. 1 (1650); 1423. Л. 1 (1657); 1926. Л. 1 (1671); 2340. Л. 3 (1676); 2249. Л. 1 (1675); 2454. Л. 2 (1677); 2758. Л. 1 (1680).