Час исповеди. Почти документальные истории. Евгений Панов
коммунисты… До пяти часов вечера.
Что было после митинга – не помню. Зато помню, что в 20.00 – репетиция. В том же самом классе. Сидим со Спиридоновым за столом, там же, где и днем. Читаю в «Литературке» подборку новых стихов Вознесенского.
Витьке скучно, он заглядывает в газету и читает начало стихотворения «Петрарка»:
Не придумано истинней мига,
чем раскрытые наугад —
недочитанные, как книга,
разметавшись любовники спят.
– Что такое «петрарка»? – спрашивает.
– Во-первых, не что, а кто. Во-вторых, это итальянский поэт эпохи Возрождения. В-третьих, не зная, о чем он писал, не понять, а…
Около нас останавливается Гунченко, симпатичный двадцатишестилетний кобель, басовитый и самоуверенный.
– На, прочти! – перебивает меня Спиридонов. – Поймешь?
Гунченко читает вслух, а прочтя, басит:
– Все правильно! Петрарка, не петрарка, кончается постелью.
Витька давится смехом до красноты, до удушья.
Начало зимы
24 октября1972 года
23часа 59 минут. Через минуту пойдет 25 октября. Крупными спокойными хлопьями валит мокрый снег. Он не тает сразу и уже чуть-чуть припорошил землю. Первый снег был в пятницу, 20 октября, около полуночи. Он сыпал совсем бесформенный, мокрый, больше похожий на дождь, на крупный сгустившийся дождь. Лес почти облетел, и сквозь этот первый грустный снегопад идти было тоже грустно, грустно и светло.
На следующий день и следа от снега не осталось. Стоял ледяной туман.
16 ноября во время дневных полетов отказал один из двух двигателей на МИ-10. Чуть не погибли четыре человека экипажа.
Двигатель выключился на высоте двести метров. Командир растерялся. Несколько секунд, пока они быстро теряли высоту, он сидел в состоянии оцепенения. Рассказывал потом, что знал, как действовать, но не мог пошевельнуться, двинуть рукой и ногой. Выйдя из ступора, он стал делать, как объясняли летчики, не то: увеличил до предела шаг несущего винта, чтобы поднять вертикальную составляющую подъемной силы, но это привело к перегрузке оставшегося двигателя, обороты возросли почти до предельных.
Они потеряли сто пятьдесят метров, снизились за границу облачности, увидели под собой верхушки деревьев. Тут командиру все же удалось остановить падение, они связались е руководителем, и пошли на посадку напрямик, не делая коробочки.
Через пять минут отказал еще один двигатель, тоже правый, на МИ-6. Полеты тут же прекратили.
МИ-10 зарулил. Командир не мог сказать ни слова. Борттехник пошел красно-белыми пятнами. Бортмеханик сел на снег. Один только правый летчик не потерял способности говорить, но ничего толкового не сказал, сказал только, что все они до того растерялись, что начисто позабыли о возможности сброса платформы. Если бы они сбросили платформу, то облегчили бы вертолет на четверть!
В эту