Глоток перед битвой. Деннис Лихэйн
собеседником, который оказался с тобой наедине в замкнутом пространстве. И когда ей приходится иметь дело с людьми, считающими себя жертвой мирового заговора, направленного против них лично, или с личностями непредсказуемыми, или, наоборот, с теми, чей гнев можно объяснить и предвидеть, Энджи каменеет наподобие статуи, а взгляд ее обретает такую силу, что под его воздействием беснующийся человек очень скоро выдыхается и слабеет. Дальше одно из двух: либо подчиниться его бестрепетной ясности, сникнуть перед его пугающей проницательностью – либо разъяриться еще больше (это и происходит с Филом) и потерять человеческий облик. Мне ли не знать – я сам раз или два оказывался под прицелом этого взгляда.
…Дженна сидела, неотрывно уставившись в пол, и продолжала тереть ткань юбки, так что еще немного – и протерла бы на коленях дыру.
– Может быть, все-таки скажете, зачем вы явились за мной? – наконец произнесла она.
Я и сам подумывал об этом. Мне случалось ошибаться в людях. Бывало такое. Обычно я исхожу из того, что каждый человек полон дерьма, пока не доказано обратное, и подобный подход уже сослужил мне хорошую службу. Однако бывает, что, когда я думаю – обратное доказано, обнаруживается все то же дерьмо, разве что обнаруживается оно чуть погодя, и узнавать такое обидно до боли. Мне не показалось, что Дженна – лгунья.
– У вас находятся некоторые документы, – сказал я. – Меня наняли, чтобы я вернул их по принадлежности. – Я развел руками, повернув их ладонями вверх. – Вот и все.
– Документы?! – не сказала, а выплюнула она. – Документы?! – Поднявшись на ноги, она принялась расхаживать по комнате, и в эту минуту показалась существом куда более сильным и решительным, чем ее сестра Симона. Теперь она смело встречала мой взгляд, не отводя покрасневших, пристальных глаз, и я в очередной раз убедился, что измученными и запуганными люди не рождаются, а становятся. – Позвольте вам заметить, мистер Кензи, – она наставила на меня указательный палец, – что это чушь собачья! Документы! – Вновь опустив голову так, что в поле ее зрения попадали только шашки паркета, она заметалась взад-вперед в тесном пространстве комнаты. – Документы! – повторила она. – Ладно, можете и так их назвать. Пожалуйста! Называйте как хотите.
– Ну а вы как их назовете, миссис Анджелайн?
– Никакая я не «миссис».
– Хорошо. Как вы их назовете, мисс Анджелайн?
Она подняла голову, поглядела на меня, содрогаясь от ярости всем телом. Глаза еще сильнее налились кровью, подбородок вздернулся.
– Всю жизнь я никому не была нужна. Ясно?
Я неопределенно промычал.
– Не нужна! – повторила она. – Никому в целом свете! Нет, разумеется, меня используют, но это совсем другое дело. Мне говорят: «Дженна, вымой кабинет номер сто пять». Или «Дженна, сходи в магазин!» Или даже совсем ласково: «Дженна, милочка, приляг вот здесь со мной!» Но, сделав свое дело, они вновь относятся ко мне как к мебели. Есть я – хорошо, нет меня – еще лучше. Другая найдется мыть и чистить, бегать в магазин или ложиться. – Подойдя к стулу, она принялась шарить в сумке,