Человек из красной книги. Григорий Ряжский
диагностирование довольно серьёзной наследственной болезни в условиях военного тыла никто не проводил. Потом, не пряча от него глаз, сказали, что это редкое сочетание пролабирования обеих створок митрального клапана с чрезмерно выраженной митральной регургитацией – как-то так или почти так. И это патология, добавили, довольно редкая и плохо поддающаяся лечению в критической стадии. Разобрались, но не тогда, когда было нужно умирающей на столе роженице.
Он поверил, потому что они глядели ему в глаза; он же, как художник, почти всегда умел по выражению лиц отличить, когда ему откровенно врут, а когда говорят искренне, с болью во взгляде. Тем более что скончавшаяся пациентка не была Цинк, и потому не было добавочной причины кривить душой, если бы у кого такая охота возникла. Она носила русскую фамилию своего русского отца-фронтовика, и врачи эти сокрушались о её смерти самым непритворным образом.
12
Так они оказались в Каражакале, Цинки: он, его крохотная Женечка и отец Иван Карлович. Перед этим Адольф пришёл в деканат, сказал: всё, отчисляйте, грудничок у меня на руках, жены больше нет, не потяну ученье в одиночку.
Оставалось немного, с полгода всего, а был-то из лучших, и все это знали. Но и причина тоже была настоящей, и точно так же все в курсе пребывали про него и его несчастную Верочку с горнорудного факультета.
Адик Цинк не стал просить никакого преждевременного диплома за просто так, за беду. Он немного подумал и сказал:
– Куда для дела нужней, туда и отправляйте. Я знаю, что пригожусь, я уже теперь в этом уверен, с бумагой или без неё. Подскажите, где не хватает кадров моего профиля, иначе просто потеряем время на поиски.
Потом, через какое-то время, уже оказавшись в Казахстане, он стал обдумывать это внезапное решение, пытаясь докопаться до причины своего явно неразумного поступка. Залегания и добыча полезных ископаемых, самых разных, от алюминиевых бокситов до железной руды, цинка, золота и сурьмы, одинаково необходимых стране, располагались и неподалёку, считай, под самым носом, в их же родной Томской области. Он мог бы с лёгкостью отправиться туда и был бы с энтузиазмом принят везде, для этого не стоило даже пробовать иные географии, чужие земли и отдалённые от родного гнезда новые места. Глядишь, и не сгорела бы вместе с домом память по Спас-Лугорью, и дочка дышала бы хвойными лесами и чистой землёй, а не тамошней бурой степью и пыльным репьём. И понял в какой-то момент, докопался: это он так искупает свою, Цинков, и таких, как они, вину – подспудно, не вытаскивая наверх из глубин живота, не обозначая её доходчивыми для себя словами, оставляя лежать там же, заживо захороненной, – чтобы не дать себе лишней вольницы размышлять об этом и дальше, чтобы остановить эти проклятые толчки внутри, чтобы хоть как-то уравнять себя с другими через этот свой идиотский подвиг, с нормальными, не немцами, с любыми, какие ни есть, тамошними или тутошними, – как и теми, кто сейчас на войне, рискуя жизнью, истребляет немецко-фашистского