Город на Стиксе. Наталья Земскова
облик незнакомца из сна, что я не могла оторвать от него глаз.
– Все так и есть, – прошептала я, – за исключением деталей. Нет, не могу понять… Как будто что-то лишнее… Или наоборот…
Краем глаза взглянув в телевизор, по которому без звука шел фильм «Три мушкетера», я вскрикнула неожиданно для себя:
– Волосы! У него были длиннее волосы!
– До пояса? – невозмутимо поинтересовался Фикус.
– Да нет же, как у мушкетеров, смотри, почти по скулы.
Фикус удлинил волосы, и на секунду я перестала дышать: это был он, незнакомец из сна.
В порыве я тут же рассказала ему всю историю, и, к моему изумлению, он отнесся к ней очень серьезно:
– Совершенно очевидно, – объяснил он мне, – что тебе показали человека из будущего. Чтобы ты его запомнила и узнала, если встретишь. Должно быть, судьбоносный человек.
– А почему он одет так странно? Несовременно как-то, – опять заволновалась я.
– Ну, я не знаю. Может, он актер и играет в шекспировской пьесе?
– Нет в Городе постановок по Шекспиру.
– Другие спектакли есть. Проверь.
– Вот ты сказал «из будущего». А из какого – ближнего, далекого?
– Я тебе Ванга? Нострадамус? Но вообще-то есть теория, по которой все времена текут параллельно, так что близкое ли, далекое – не поймешь. Опять же это будущее многовариантно, с ним никогда ничего не понятно. Но ты смотри по сторонам на всякий случай. И вообще закажи этот сон… ну, повторно.
– Повторно – это как?
– Да очень просто. Задаешь себе на ночь вопрос. Например: кто этот человек? И во сне получаешь ответ. Моя соседка всю дорогу этим пользуется, ей даже номера ее экзаменационных билетов сообщают во сне.
Портрет, нарисованный Фикусом, его слова – все это сняло с моей души непонятный и неоправданный груз. Дома я спрятала рисунок в стол, чтобы не маячил перед глазами, но время от времени все же решила на него посматривать.
Как ни заказывала я по совету Фикуса повторный сон с вопросом, ответа мне в эту ночь не последовало. Более-менее успокоившись, я поехала к Людмиле Стрельцовой, которая с некоторым удивлением назначила мне встречу в кафе. Мы были едва знакомы, повода писать о ней у меня никогда не было – она давно не танцевала, оставаясь в тени, как все педагоги-репетиторы крутиловской труппы. Но я симпатизировала Людмиле и сочувствовала: она кругом была «бывшая» – и жена, и танцовщица, а бывшим всегда очень сложно.
– Вы отличную написали статью, – сказала она вместо «здравствуйте», демонстрируя мне усталое, без всяких следов косметики лицо и неправдоподобно прямую спину.
– Последнюю? – уточнила я.
– Нет, предпоследнюю. Я говорю про рецензию. Вы обозначили то, до чего он добрался в своих постановках. Ведь он и сам не знал, он только чувствовал и шел по наитию. Я прочитала и сказала: можно умирать.
Она достала сигарету, закурила, покачала ногой, и в каждом ее движении