Патриот. Андрей Рубанов
подмигнул буйным глазом, а за его плечами вспыхнул – не мгновенно, но фрагмент за фрагментом, от краёв к центру, – роскошно старомодный неоновый фасад театра Сатиры.
Когда-то паренёк Серёжа мечтал попасть в этот знаменитый театр, посмотреть дуэт любимых актёров, Миронова и Папанова, в «Ревизоре» или «Горе от ума», – но не успел.
Нельзя было просто купить тот вожделенный билет, напечатанный на дешёвой бумаге жидко-сиреневого цвета, – его следовало «доставать», «делать», прибегая к услугам крепкой и разветвлённой преступной организации, известной как «билетная мафия». Паренёк Серёжа вступил в отношения с членами «мафии», он потратил целое лето на поиски тех, кто «сделает билет», и нашёл, и заплатил огромную сумму; но в конце того лета умерли и Миронов, и Папанов, с разницей в несколько дней: как играли вместе, так и ушли.
«С ума сойти, я – динозавр, – понял теперь Знаев, выезжая на Садовое кольцо. – Смеялся над Плоцким, старым павианом, а сам-то? Кто теперь помнит тот маргариново-брезентовый Эдем, жалкий социализм? Кто теперь понимает, какой рывок сделан за ничтожные десятилетия? Кто сейчас отдаёт отчёт, из каких болот вылезли мы, Плоцкие, Знаевы, лохматые ребята с пионерским прошлым? С каких холодных смрадных днищ мы поднялись до нынешней точки за считанные годы? Билетная мафия, надо же, и это было чем-то большим и серьёзным, и это было – со мной, прямо здесь, перед взором поэта-памятника, и это была абсолютная, нервная, возбуждающая реальность; сейчас её нельзя назвать даже воспоминанием, потому что явно тут, на этой распахнутой во все стороны площади, заполненной цветущими женщинами и блестящими автомобилями, воспоминания о социализме никому не нужны… все любители таких воспоминаний давно состарились и сидят по домам возле телевизоров, а кто не сидит – тот, как Женя Плоцкий, безостановочно работает, страшась инсульта, онкологии, импотенции; кончился, кончился совок, похоронен и забыт, со всеми его трепещущими знамёнами, хмельными первомайскими толпами и пятиконечными красными звёздами; зря я повесил такую звезду на фасаде своего магазина; заигрывать с казарменной социалистической символикой – почти мошенничество; старики вроде довольны, зато все остальные – отворачиваются, и правильно делают, потому что название – “Готовься к войне” – приказное, ультимативное, советское, в нём нет уважения, оно не приглашает, а навязывает; оно не про любовь; я ошибся, ошибся; я думал, будет круто, остро, возбуждающе, а разве человек хочет возбуждения, когда идёт обменивать деньги на хлеб и масло? Нет, он хочет успокоения. “Ландыш” – вот идеальное имя супермаркета. Зазывая гостя, говорить надо не о войне, а о мире, о любви, о цветах».
И он повернул руль, приняв мгновенное интуитивное решение, и остановился возле первого увиденного кабака. И вошёл – бывший миллионер, ныне – объевшийся успокоительных снадобий директор лопнувшего предприятия, внезапный папаша внезапного сына, проданный друг.
Важно, чтобы кабак был любой, случайный.
Важно, чтоб моментальный позыв был столь же моментально удовлетворён.
Сел на твёрдый табурет, за стойку, против бармена, парняги большого профессионального обаяния.
– Водки, –