Лунная соната для бластера. Владимир Серебряков
А подождать дней десять, покуда сообщение с Землей не восстановится… видимо, нельзя.
– Слушай… – неловко проговорил я. – Я тебе подарок купил.
– Ты псих, – заметила Сольвейг тем же тоном, каким усталая мамаша обращается к капризному дитяте. – Большой подарок?
– Новый артефакт, – ответил я, морщась. – С Тубана-четыре.
Сольвейг жадно потянулась к моему инфору и тут же отдернула руку. Я сам бережно снял серебристую корону с головы, чувствуя, что одного неловкого движения будет довольно, чтобы мой череп лопнул от боли.
– Ты… разберись там, что я нагрузил, – попросил я. – И перекачай файлы с последнего выхода в вирт на большую машину, ладно?
Зажужжал стационарный инфор. Сольвейг распальцевала переадресовку вызова и опустила козырек на глаза. Я, само собой, не слышал, с кем и о чем она говорила, но, когда моя напарница подняла визор, сразу понял – случилось нечто по-настоящему странное.
– Пойман человек, который в тебя стрелял, – сообщила она. – Шел по проспекту Королева с гаузером в руках. Обвинения отрицает, но от скенирования отказывается категорически.
Странно, но не слишком. Отчего же у нее так глаза блестят? Я-то знаю – при всем ее внешнем (и внутреннем) цинизме Сольвейг относится к работе намного серьезнее меня. Раскрытие дела приносит ей почти садистское удовольствие.
– Имя этого человека – Эрнест Сиграм.
Головная боль мешала мыслить связно, и я потратил несколько секунд, чтобы понять смысл этой фразы. Оказывается, мой неудачливый убийца – уикканец? И притом, скорее всего, черный уикканец. Белые редко принимают значащие внешние имена, для черных же это в порядке вещей. Эрнест. Только сильный маг может принять имя Эрне, Рогатого Владыки Скрещенных Путей. Не удивлюсь, если он – старший жрец на шабаше. На какую же мозоль я наступил Братству? Что-то не припомню, чтобы вообще сталкивался с этими ребятами в последнее время. Черные мстительны, но с разборками предпочитают не затягивать. Или эта информация стала умиротворяющей жертвой гаузеру?
– И что?
– А ничего пока. Сидит прохлаждается. Эрик случайно позвонил, он ведь не знал, что тебя хотели убить.
Нечто темное и холодное зашевелилось в моем мозгу. Пару лет назад, когда я расследовал муторное и сложное дело о тройном убийстве, свидетельница-уикканка сболтнула, что видит во мне Силу. Потом она, очевидно, сообразила, что сказала слишком много, и замкнулась в себе; я так и не смог выжать из нее ничего об увиденном, хотя показания она давала охотно. Однако с тех пор я серьезнее отношусь к предчувствиям. Они часто обманывают, но нередко и помогают. В этот раз предчувствие просто-таки вопило, корчась в судорогах, пытаясь привлечь мое внимание к дальним, сумрачным углам рассудка.
– Позвони Эрику, – сказал я, пытаясь встать, – пусть он переведет этого типа в камеру. Неважно, под каким предлогом. Пусть только будет осторожен. А я скоро подойду.
– Куда ты пойдешь в таком виде? – возмутилась Сольвейг. –