Война роз. Воронья шпора. Конн Иггульден
Так что Элизабет заставила себя говорить помягче:
– Здесь был крещен Эдуард Первый. Тезка моего сына, сэр! Его предок! Аббатство является сердцем Лондона, и от меня нельзя отмахнуться, как от какого-то там бедняка. Ты меня понял? А теперь собирай своих монахов, и выстраивайтесь вдоль нашего пути, если это необходимо. Я пойду по освященной земле, и все вы будете свидетелями каждого моего шага.
Молодой монах мог лишь что-то неразборчиво пробормотать, и Элизабет внезапным движением вдруг взяла его за руку, ощутив неожиданно сильные мышцы под грубой тканью. Глаза его округлились от удивления или отвращения, и она подумала, что этот молодой человек, должно быть, вообще не прикасался к женщине после того, как произнес монашеский обет.
– Скажи, чтобы твой аббат ожидал меня, – велела королева. – Я сейчас приду.
Брат Павел сорвался с места и едва не упал в дверях, выбегая из комнаты. Элизабет со вздохом посмотрела ему вслед. Он был из тех, кому неприятна мирская суета с ее шумом, опасностями и сделками. Бедный брат Павел привык к монашескому уединению, к негромкому шелесту молитв. Он избрал кротость своим уделом, однако в этот день был подвергнут угрозам, оскорблениям и крикам и принужден сновать между королевой и аббатом, пока не побагровел и не пропах сразу старым и свежим потом. Ее мать, Жакетта, наблюдала за сценой из стоявшего в уголке кресла, растирая пестиком в ступке сушеный имбирь, корицу, черный перец и малую толику сахара, чтобы этой poudre forte, то есть «острым порошком», придать какой-то вкус предоставляемой братьями пресной пище. Старшая из женщин взглянула на дочь, как только та повернулась к ней. Они молча смотрели друг на друга до тех пор, пока младенец не пошевелился в своей крошечной деревянной колыбельке. Один из монахов сплел ее из прутьев и преподнес королеве в качестве дара. Что-то проворчав, Элизабет склонилась над крошечной колыбелью и принялась покачивать ее, чтобы ребенок не закричал.
– Опять проголодался, – сказала ее мать. – Может, позвать эту ленивую девицу, эту Дженни?
– Не надо, пока не закричит, – возразила дочь. – Может, еще уснет.
– Если только мы не выйдем в этот холод, моя любовь. Говорю тебе, он будет грозить нам своими кулачками и кричать.
Элизабет видела, что ее мать испугана. Она приехала из своего тихого уголка, чтобы навестить дочь, – и попала в самый поток событий, обрушивших дом Йорков прямо им на головы. Когда Жакетта отложила в сторону ступку, стало заметно, что руки у нее трясутся. Ее нельзя было назвать отважной женщиной, хотя, быть может, причиной ее страхов была сама обстановка Убежища, в котором не предусмотрено было ни удобств, ни утешения.
Элизабет, наконец, приняла решение и достала сына из колыбели. Прижав его к плечу, она принялась расхаживать по комнате. Ее мать немедленно поднялась с места и подложила платочек под головку ребенка, на тот случай, если он срыгнет молоко.
– Тебе не нужно идти со мной, мама, – спустя какое-то время произнесла Элизабет. – Пожалуйста, подожди меня здесь.