Звёздная метка. Александр Кердан
по своим углам.
Панчулидзев и Полина сели за пустой грязный столик недалеко от стойки. Тут же подошёл буфетчик – рыжий, похожий на отставного солдата. Панчулидзев распорядился подать полбутылки водки и чего-нибудь на закуску.
Буфетчик протёр чистой бумагой стаканчики, налил водки в графин мутного зелёного стекла, положил на тарелку два печёных яйца и поставил всё это на стол.
Панчулидзев рассчитался с ним и спросил:
– Не знаешь ли, любезный, проживает в вашем заведении господин Завалишин?
Буфетчик подозрительно окинул его взглядом:
– А вы кто ему будете?
– Друзья…
– Так любой себя назвать могут… – хмыкнул буфетчик.
– Дело у нас к господину Завалишину, – Панчулидзев вынул серебряную монету и протянул буфетчику.
Тот оглянулся по сторонам, сунул монету в карман передника и, понизив голос, сообщил:
– Недели две как съехали от нас Дмитрий Иринархович. Но бывают, интересуются почтой на своё имя… Вы побудьте тут. Нынче как раз обещались оне зайти, – и отошёл за стойку.
Панчулидзев налил водку в стаканчики, сказал Полине:
– Пейте! – руки у Полины дрожали, а глаза помимо воли выражали испуг и страдание.
Он выпил и закусил яйцом. Полина водку даже не пригубила.
Панчулидзев приказал:
– Да пейте же! Не стоит привлекать к себе излишнее внимание…
Однако завсегдатаи заведения уже вовсю разглядывали их. Не прошло и пары минут, как к ним, покачиваясь, подошёл один из них:
– Это что за голубки к нам залетели? – мрачно поинтересовался он.
– Что вам угодно, сударь?
– Гы, сударь! Робя, айда сюда! Кажись, нам пофартило: какие-то овцы забрели в наш огород…
Рыжий буфетчик из-за стойки попытался вступиться:
– Стёпка! Угомонись! Остынь! Не к тебе люди пришли…
Стёпка смачно выругался:
– Ты, Федотка, помалкивай! Не суй нос, куда не просят! Оторвать могут!
Из-за соседних столиков поднялось ещё несколько угрюмого вида мужиков. Они обступили Панчулидзева и Полину с трёх сторон.
Панчулидзев хотел встать, но один из оборванцев, дыша тяжёлым перегаром, положил ему на плечи могучие, чёрные от грязи длани. Полину прижал к стулу другой дюжий детина. Волосы на одной половине его головы были намного короче[33].
– Каторжане, – похолодело внутри у Панчулидзева.
Полина отчаянно вырываясь, взвизгнула.
– Робя, вот те на! Так это ж баба! Чево вырядилась! – пьяно осклабился Стёпка и похвалил: – Баская! Мы тя, барынька, с собой заберём…
– Ага, будет нашим марухам замена… – заржали остальные.
Хлопнула входная дверь, впуская нового посетителя.
Ни Стёпка, ни его компания не обратили на это внимания: чужие здесь не ходят, а полицейские не суются…
– Ну, а ты, господин хороший, выворачивай карманы и дуй отсюда! – распорядился Стёпка. – Али желаешь
В семидесятые годы XIX века в России ещё сохранялась традиция – обривать половину головы каторжным по прибытии их на каторгу.