Послание к Коринфянам. Андрей Столяров
Сплю я вообще-то прилично, проваливаюсь до звонка будильника, но как раз в тот день, наверное где-то часа в три утра, я проснулся, как будто меня сильно толкнули, и сквозь открытую форточку услышал мерный, тугой скрип гравия на дорожке. В саду кто-то двигался, причем – не собака, хотя бродячих собак в поселке расплодилось великое множество. Это, безусловно, был человек – прошел вдоль клумбы, и застонали на крыльце прогибающиеся половицы.
Больше всего я боялся, чтобы не проснулась Галя. Начнутся охи, разные женские переживания. Чего доброго, потребует вызвать милицию. То ли ееуспокаивать, то ли заниматься нежданным гостем. К счастью, Галя сегодня спала на втором этаже. Я оделся и, пройдя в сени, взял с полки легкий, удобный топорик. Я бы предпочел молоток, но молотка как назло не было. По другую же сторону двери, вне всяких сомнений, кто-то стоял. И не просто стоял, а тяжело, как медведь, перетаптывался. Терлись друг о друга края досок, шаркал половичок, видимо сминаемый каблуками, а сама дверь подрагивала, точно ее ощупывали, – отходил дерматиновый валик, побрякивала неплотно прижатая в петле щеколда.
– Кто там? – негромко спросил я.
Звуки на мгновение прекратились. Человек замер. И мы так стояли некоторое время, разделенные дверью. Он – снаружи, а я внутри, сжимая топорик. Страха у меня совсем не было, но я слышал сопение, будто прорывающееся сквозь воспаленное горло, – хрипловатое, мокрое, побулькивающее дифтерийными пленочками, и я чувствовал душный холодный запах, исходящий от ночного пришельца. Я тогда еще не знал, что это за запах, но когда утром, торопясь раньше Гали, открыл наружную дверь, то увидел комья влажной земли, рассыпанные по крыльцу, полусгнившие корешки, ошметки рыхлого дерна и в одном из них – след, как будто от босой пятки.
Землю с крыльца я смахнул и Гале ничего говорить не стал. Настроение у меня тем не менее было довольно-таки хреновое. Я зверски не выспался, просидев до утра на кухне с топориком. И поэтому, к разочарованию Герчика, восторгов его насчет свидетеля не разделял, даже не сразу сообразил, о чем, собственно, речь, а когда сообразил, спросил довольно уныло:
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно, – прошептал Герчик мне на ухо. – Селиванов Василий Григорьевич, помните подчеркнутую фамилию?
– Ну, кажется, помню…
– Так вот, он жив, – сказал Герчик. – Персональный пенсионер, поселок Лыко Ростовской области, от Ростова на электричке, потом – местным автобусом. – Он прищелкнул пальцами и деловито спросил: – Ну что, я еду?
– Только без фанфар, – сказал я после некоторого раздумья.
Честно говоря, мне как-то не хотелось его отпускать. И не то чтобы я действительно всерьез чего-то боялся, но, по-видимому, сказывалась политическая обстановка тех дней: я все время пребывал в состоянии некоторой настороженности – когда ждешь, что на тебя вот-вот что-то обрушится. И обрушиваться, вроде бы нечему, а все равно плечи сутулятся. Добавляло тревоги и неприятное